Здесь книги, и цветы, и воздух душный,
И сумерки, и колокольный звон.
Ну вот, Вы стали вкрадчиво послушный,
Вот профиль Ваш к моей туфле склонен.
И что же дальше? Ах какой вы скучный!
Вы неумелы, уходите вон!
На смерть Чапенко
Чапенко умер. Боже, как печально!
Устав от философского труда,
Гремящий смех в моей ажурной спальне
Я не услышу больше никогда.
И этот ус седой не защекочет
Мое благоуханное плечо.
Он был старик, но мог, когда захочет,
Ласкать так бесконечно горячо.
Внося в гротеск французских извращений
Гвардейца старомодного закал,
Не хуже вас старик меня ласкал,
Не меньше вас давал мне наслаждений.
ГЕНЕРАЛ АПУЛЕЙ КОНДРАШКИН (1831–1912)
Ночью
Соловей чуфыкнул.
Полилася трель,
Словно заиграла Нежная свирель.
Я в восторге вскрикнул —
Кто бы устоял?
Пташка продолжала,
Не смутясь нимало.
Старый генерал,
Друг певцов заветный,
Был я незаметный
Ночью, словно тень.
И благоухала,
Кажется, сирень.
Вопросы
Я спросил у беспутного ветра:
Где ты, старый мошенник, летал?
Пролетал я на два сантиметра
Над твоей головой, генерал!
И спросил у воды я певучей:
Кто тебе эту мрачность придал?
На челе собираются тучи
У тебя меж бровей, генерал!
И спросил я у Мирры да Скерцо:
Поэтесса, я страха не знал,
Отчего же дрожит мое сердце?
От любви, от любви, генерал!
На могиле Саши (13 мая 1854-13 мая 1904)
Спи, моя дочурка,
В гробике своем,
Ангелочек Шурка
Под большим крестом.
Ночка наступает,
Значит, надо спать.
Сам Господь качает,
Так сказать, кровать.
В гробике нашла ты
Теплую постель.
Тихо скрыпнет, брата
Обнимая, ель.
Жизнь не много значит —
Кто не умирал?
О тебе поплачет
Старый генерал.
ПОТОГОНОВ. Околоточный г. Пинска
Протокол
Едва отгонишь с уха,
Досадливая муха
Садится уж на плешь.
Когда едва ли дышишь,
Как протокол напишешь,
А надо, хоть зарежь.
По груди волосатой
Пот каплей тепловатой
Стекает на живот,
А муха словно злится
И все на лоб садится,
Сидишь как идиот.
Вдобавок, отгоняя,
Пером в руке махая,
Закапал я весь стол.
Ну что ж, я пересяду.
Ведь этакому гаду
Не влепишь протокол!
ОНУФРИЙ ЧАПЕНКО (1853–1914)
Из книги «Рябиновка»
Жене
Когда из детской слышу тонкий крик,
Я сознаю, что я виновник жизни,
Что я и в этом творчестве велик,
Служа своей отчизне!
Свой долг свершаю. Ровно каждый год
Мной явлен миру новый житель,
Что будет размножаться в свой черед
И смелый, как родитель.
И ты, жена, гордись своей судьбой,
Могуществом гордись своей утробы.
Торжественно мы шествуем с тобой
Меж зависти и злобы.
Так, медленно трудясь, из года в год
Все новые на свет выводим жизни,
Что будут размножаться в свой черед,
Служа своей отчизне.
Русская баллада
Спит боярин после обеда,
В животе его квас урчит,
А боярыня в лапах соседа
Расточает и верность и стыд.
Ой, вы груди младые, займитесь
Под щекоткою ловких лап!
Ой, боярин, ой, стрепет, ой, витязь,
Ты прерви свой заливистый храп!
Из Фета
Он сидел у воды и смотрел на спокойный поток,
И седой бородою печально качал, одинок,
И склонялся к воде, и над ним насмехался родник,
И себя не узнал в отражении диком старик.
Флюс
Тритыкин глянул в зеркало.
«Эх, — думал, — исковеркало
Мне флюсом все лицо.
И с деньгами оказия.
Вчера — ведь безобразие! — —
Я заложил кольцо.
Колечко то заветное,
Положим, незаметное,
Не то чтобы алмаз.
Эх, жизнь моя постылая,
Его мне Стеша милая
Дала в последний раз.
Слезами заливалася,
Сквозь слезы улыбалася,
И так мне говорит:
Носи колечко малое,
Да помни, как ласкала я,
Господь тебя простит!
Беда, беда великая» —
Гнусил Тритыкин, хныкая,
Оплакивал кольцо,
И мазями намазывал,
И тряпками завязывал
Распухшее лицо.