«Жара. Иду в купальни…»
Жара. Иду в купальни
С лохматой простыней.
Открылся берег дальний
И дачи подо мной.
Искрится зыбью вспышек
Рассыпчатый песок.
Повел приготовишек
Купаться педагог.
В тени за самоваром
Хозяйка киснет. Лень.
И ярким пеньюаром
Оттенена сирень.
Ни паруса, ни птицы,
Лишь в сонной лодке зонт.
И золотом курится
Лазурный горизонт.
«Только первая рюмка Кианти…»
Только первая рюмка Кианти,
Только первый вдохнуть поцелуй, —
А потом недоступною станьте
И прозрачней полуденных струй.
Только поверху море нагрето.
Разве нужен томительный хмель
И горячее, пьяное лето
В этот вкрадчиво нежный Апрель?
«В знойный день у синих вод на камне я лежал…»
В знойный день у синих вод на камне я лежал,
И слизнул меня, нахлынув, мутно-теплый вал,
Выплыв, я не знал, что было: сладость или боль?
На губах моих еще пылала горько соль.
Нежной пеной розовели гладкие пески.
Как шиповники, алели в пенной мгле соски.
Я закрыл глаза пред нею в страхе, и Она
Пролилась мне в тело телом, длительно нежна.
И ушла по горным склонам. Сердце пронзено,
Отозвалось только стоном ей вослед оно.
Заря. Рондо
Не теплой негой стана,
Не ласкою колен,
Истомная нирвана
Меня замкнула в плен, —
Меня замкнула в плен
Из льдистого стакана
Легчайшею из пен, —
Не теплой негой стана.
Не теплой негой стана,
Не пением сирен
Над зыбью океана,
Не ласкою колен, —
Не ласкою колен,
Надушенных так пряно,
Вливалась в сети вен
Истомная нирвана.
Истомная нирвана
Прозрачно-синих стен,
Окрасившись багряно,
Меня замкнула в плен.
Прогулка
Горный город, белый и зеленый,
Облепивший теневые склоны.
Виноградник на холме прибрежном,
Волны подымают лодку нежно.
На пути обратном берега во мраке.
Блики звезд. Тревожные собаки.
Свежий запах сырости и соли
И цветущих сладостно магнолий.
Воспоминание
Белел во мраке мягкий снег
В тенистых впадинах обрыва,
И волн размеренный набег
Лизал пески неторопливо.
Безветренная тишина!
Лишь бальной туфельки шуршанье.
И красной выплыла луна,
Позолотив глухое зданье.
Мы так стояли у перил,
И пахло морем и духами.
В санях я нежности не скрыл,
Ее укутавши мехами.
«Что б ни случилося, душою не смутись…»
Ю. Оксману
Что б ни случилося, душою не смутись.
Спокоен, строг, смотри в яснеющую высь.
Ты книгу отложил, безмолвен у окна.
Сквозь узкое окно окрестность вдаль видна.
За рощею сквозной уже стада пылят.
Среди стволов берез малиновый закат
Овеян свежестью. Тебе давно знаком
И глинистый обрыв, и тускло-серый дом.
И в деревушке, там, в лощине за рекой
Лохмотья и возня с гармоникой, тоской.
Ты не печалишься. Твоя душа ясна.
В ней золотится мир и неба глубина.
Сквозь узкое окно долина и стада,
И ветерок с реки, и первая звезда.
«Заплатано тряпкой окошко…»
Заплатано тряпкой окошко,
Невыметен двор и пуст.
В траве разлагается кошка.
Запылен чахлый куст.
Душный полдень. Звонко
Где-то точат косу.
Кричит сизоворонка
В осиновом редком лесу.
В канаве два красных цветочка.
Кузнечик. Синь небес…
Прошла помещица-дочка
С лорнетом и книжкой в лес.
Идиллия
Ботинки густо запылились,
Но сельской негой дышит грудь.
О будь Амандой, Амариллис,
И «Анну Павловну» забудь.
Сегодня — сказка! День на даче,
Непринужденность, молоко,
Гамак и солнце, писк цыплячий
И мебель в стиле рококо.
Закат. За рощей солнце село,
И тени выросли в глазах.
Послушай, как поет в кустах
Не соловей, а Филомела!
Я полон чувств. Я опьянен
Природой, песней, Амариллис…
И лишь соседский граммофон
Поет: «куда вы удалились».
«Небо нежно золотится…»
Небо нежно золотится,
Шелестит, темнея, сад.
Рдеют липы, будки, лица,
Рельсы дальние блестят.
И, сменив пиджак на форму,
Вышел, низок и плечист,
На пустынную платформу
Сонно-злой телеграфист.
Струи веющей прохлады
Он вдохнул, фуражку сняв…
Запах розовой помады
И степных сожженных трав.