Ноктюрн
Декоративно-лунный сад,
Блестит вода, плотина, ива.
Уныло парни голосят
И думают, что так красиво.
Мелькает чей-то силуэт,
И смех придушенный я слышу.
Ах, без любви и счастья нет,
И черный кот полез на крышу.
Как беспокойно. Не усну.
Меня терзает запах пота.
Собака воет на луну,
И громко высморкался кто-то.
Теософ
1. «С крутых, обманчивых откосов…»
С крутых, обманчивых откосов,
В траве нащупывая шаг,
Спустился сгорбленный теософ,
По плечи в зелени, в овраг.
Присел на выжженном пригорке,
Достал с восторгом бутерброд…
Но губы мертвенны и горьки
И жутко черен вялый рот.
В пучках волос свалялась хвоя,
И вся в репейниках спина.
Ах, от природы и покоя
Расчувствовался старина.
Глядит, очки на лоб напялив:
Качнется ветвь; блестит вода.
А вечер дымчат, розов, палев
И невозвратен, как всегда.
2. «Поставил точку. Перечел…»
Поставил точку. Перечел
С улыбкою самодовольной.
«Освобождение от зол —
Конец сей жизни косной, дольной…»
Кряхтя, снимает воротник,
Кладет в стакан вставные зубы.
На лысине играет блик,
Дрожат морщинистые губы.
Глотает капли… Не уснуть…
Перебирает год за годом.
Давно ль?.. И нарастает жуть
В углу за стареньким комодом.
Бессонница
Марсианин, больной и серый,
Склонил свой ватный лик.
Зазывая в лунные сферы,
Лепетал его косный язык.
За стеной куковала кукушка,
И пробило четыре, звеня…
Марсианин зарылся в подушку,
Грустно взглянув на меня.
«Убоги поля…»
Убоги поля,
Покрытые бурой щетиной.
Разрытая пахнет земля,
И ветер гудит над равниной.
Скупая тоска
Повисла над далью лиловой,
И тупо идут облака
К окраине неба багровой.
О горечь больных размышлений,
Часы от заката до сна!
В углу собираются тени.
Камин. Тишина.
Рождество
Камин горит. А за окном
Мороз и солнце. Свет и тени.
Оледенелый тих наш дом,
Приют цветов, тепла и лени.
По вечерам раскрыт рояль,
Звучат старинные романсы, —
Их беспечальная печаль,
Меланхоличные кадансы.
На полированном столе
Среди романов Вальтер Скотта —
Кувшин и рюмки. На стекле —
Узор со стертой позолотой.
И золотые пузырьки
Блестят в бокале запотелом,
И со стены горят зрачки
Красивой дамы с белым телом.
Рояль звенит: «Так много дней,
А ты придешь ли, милый, дальний?»
Аккорды глуше и нежней,
А на душе — все беспечальней.
<1912>[1]
«Вы помните осенних дней…»
Н. Бахтину
Вы помните осенних дней
Ночную жизнь, огни, туманность,
Вдвоем блужданий долгих странность
В жемчужном блеске фонарей,
Когда, подняв воротники,
В кинематограф шли порою,
И Асты Нильсен худобою
Пленялись, чувству вопреки?
Тепло, стрекочет аппарат,
Бренчит рояль, мелькает лента, —
На смену драме — вид Сорренто,
И яхты воду бороздят.
Вы помните мою «Марьет»
И ваши дикие поэмы,
Вино «нюи» и кризантемы,
А кто не помнит ваш берет?
Напомнить многое хочу
Я из того, что вам знакомо.
Извозчик, стой! Ну вот и дома.
Не беспокойтесь. Я плачу.
Вдвоем
Всю ночь вдвоем бродили мы
В сиянье фонарей,
С больной тоской — достигнуть тьмы,
О, только тьмы скорей!
В круги слепящей белизны
Вступали мы вдвоем,
И в мутном небе диск луны
Казался фонарем.
Сон
Тупик и глухой палисадник,
А конь задыхается сзади,
И мечется бронзовый всадник.
Дрожа, припадаю к ограде.
И вот озираюсь с тоскою.
Пустынно. Вода. Корабли.
С холодною, черной Невою
Там сходится море вдали.
«Как прежде ты на фоне дней…»
Как прежде ты на фоне дней
Уже не кажешься прекрасной.
Ты стала близкою и ясной,
И я люблю тебя нежней,
Как дождь, туман, часы труда,
С моей тоской однообразной,
Какой-то вялою и праздной
Привязанностью навсегда.
AMOR PROFANUS
«Из пены кружев возникали…»
Из пены кружев возникали
Покатые холмы.
О как пленительно в начале
Робеем мы.
вернуться
1
Здесь и далее даты приводятся по сборнику «Стихи», в котором они вынесены в оглавление — В. К.