Мик вошла в первую из трех комнат, где жили они сами. Она положила Ральфа на папину и мамину кровать и дала ему поиграть бусами. Сквозь закрытую дверь соседней комнаты доносились голоса, и она решила пойти туда.
Как только Хейзел и Этта ее увидели, они сразу же замолчали. Этта сидела на стуле у окна и красила ногти на ногах красным лаком. Волосы ее были закручены на железные бигуди, а на подбородке, где выскочил прыщик, белело пятнышко крема. Хейзел, как всегда, валялась, на кровати.
— О чем вы тут сплетничали?
— Не суй нос не в свои дела, — сказала Этта. — Оставь нас в покое.
— А эта комната не ваша. И я имею право быть тут не меньше, чем вы. — Мик с вызовом проследовала из одного угла в другой. — Стану я с вами связываться. Больно надо! А права свои я знаю.
Мик откинула ладонью со лба неровную челку. Она делала это так часто, что там образовался хохолок. Наморщив нос, она стала строить себе в зеркале гримасы. Потом снова принялась бродить по комнате.
Хейзел и Этта были в общем ничего, для сестер конечно. Но Этту словно глисты точат. В голове у нее одни кинозвезды да как бы сняться в кино. Раз она даже написала Джанет Мак-Дональд и получила ответ на машинке, что если она приедет в Голливуд, то может зайти к ней в гости и даже поплавать в бассейне. И с тех самых пор не может выкинуть этот бассейн из головы. Только и думает, как она поедет в Голливуд, когда скопит денег на автобус, а потом наймется секретаршей, подружится с Джанет Мак-Дональд и как-нибудь пролезет в кино.
Целый божий день она мазюкается. Вот что противно. Этта от природы не такая хорошенькая, как Хейзел. И что хуже всего, у нее совсем нет подбородка. Она вытягивает руками нижнюю челюсть и проделывает уйму всяких упражнений, о которых вычитала в книжке по кино. И вечно разглядывает в зеркале свой профиль, стараясь как-то особенно складывать губы. Но ничего ей не помогает. Иногда по ночам она сжимает лицо руками и горько плачет.
Хейзел — просто лентяйка. Она-то хорошенькая, зато какая дурища! Ей уже исполнилось восемнадцать, и после Билла она самая старшая. Может, в этом ее беда. Она все получала первая и больше всех: первая носила новое платье и съедала самую большую порцию чего-нибудь вкусного. Хейзел не приходилось ничего хватать, и поэтому у нее нет характера.
— Ты так и будешь целый день топать по комнате? Противно на тебя смотреть — почему ты одеваешься как мальчишка? Нет, давно надо за тебя взяться. Мик Келли, пора уж тебе прилично себя вести, — сказала Этта.
— Заткнись, — огрызнулась Мик. — А шорты я ношу потому, что не желаю таскать твои обноски. Не желаю быть такой, как вы, и похожей на вас обеих. И не буду. Потому и ношу шорты. И вообще жалко, что я не мальчик, тогда бы я переехала к Биллу.
Мик залезла под кровать и вытащила большую шляпную коробку. Когда она понесла ее к двери, сестры закричали вдогонку:
— Скатертью дорога!
Самая лучшая комната была у Билла. Настоящий кабинет, и он там жил один, не считая Братишки. На стенах были пришпилены картинки из журналов, главным образом всякие красавицы, а в углу висели картины, нарисованные в прошлом году самой Мик, когда она ходила в художественный кружок. В комнате стояли только кровать и письменный стол.
Билл сидел, сгорбившись над столом, и читал журнал «Популярная механика». Она подошла к нему сзади и обхватила за плечи.
— Эй, старичок!
Он не стал с ней возиться, как в прежние времена.
— Эй, — отозвался он и слегка пошевелил плечами.
— Я тебе не помешаю, если немножко побуду тут?
— Конечно, если хочешь, пожалуйста.
Мик стала на колени и развязала шляпную коробку. Руки ее лежали на крышке, но Мик почему-то не решалась ее поднять.
— Я вот все думаю, правильно ли я сделала эту штуковину, — сказала она. — Получится у меня или нет.
Билл продолжал читать. А она все стояла на коленях, но коробку не открывала. Взгляд ее упал на Билла, сидевшего к ней спиной. Читая, он то и дело постукивал своим большим башмаком по носку другого. Кожа на них была ободрана. Как-то раз папа сказал, что весь обед, который съедает Билл, идет ему в ноги, завтрак — в одно ухо, а ужин — в другое. Конечно, нехорошо так говорить — не зря Билл дулся на папу чуть не месяц, — но зато смешно. Уши у него и правда торчат и очень красные, а ботинки, хотя он только что кончил школу, номер сорок пять. Стоя, Билл всегда прячет ноги — одну за другую, — но от этого на них только все смотрят.
Мик приоткрыла коробку, но тут же захлопнула опять. Ей было боязно туда заглянуть. Она встала и походила по комнате, чтобы успокоиться. Немного погодя она остановилась возле картины, нарисованной ею прошлой зимой, когда она занималась в бесплатном художественном кружке для школьников. На картине была изображена буря на море и чайка, которую швыряет ветер. Картина называлась «Чайка с переломленным бурей хребтом». Учитель первые два или три урока описывал океан, и почти все ребята начали его рисовать, хотя большинство из них, как и Мик, не видели океана в глаза.