Запах усилился, окутывая жарким облаком, и я, отпустив руку Бевана, обернулась. Улыбнулась, встречаясь с взглядом карих, расчерченных огненными всполохами глаз.
Глава 3
Между нами четыре шага. Отрез отполированного до блеска паркета. Горячий воздух, впитывающий родной аромат. И разлука чёрной трещиной.
Элегантный фрак. Перстень братства на указательном пальце правой руки. Тёмно-каштановые волосы немного отросли, но всё равно тщательно зачёсаны. В глазах недоверчивое, настороженное изумление, какое, должно быть, возникает, когда вместо ожидаемого привидения видишь живого человека, и тень неясная, мне непонятная. Я могу лишь догадываться, какой была бы наша встреча наедине, однако сейчас вокруг люди, наблюдающие пристально, заинтересованно. И Хейзел, рассматривающая меня почему-то без особого удивления.
– Где страстные объятия и слёзы радости? – спросил Беван шёпотом, и Лиссет пихнула его локтём под ребро.
– Я вас оставлю, – заметила Хейзел спокойно и, высвободив руку из-под локтя Дрэйка, отошла, шурша по паркету краем длинного чёрного платья.
– А мы тут рядышком постоим и сделаем вид, будто вас не слышим, – добавила лисица и потянула Бевана, вынуждая повернуться спиной к нам.
С трудом заставляю себя стоять неподвижно, только смотрю на Дрэйка, ищу знакомые и новые черты. И вижу, как мужчина столь же внимательно, недоверчиво вглядывается в меня. Сильно ли я изменилась? Зеркало показывало обычную меня: тёмно-каштановые, сейчас уложенные волнами волосы, карие глаза миндалевидного разреза, прямой нос. Линии тела смягчились немного, наконец отбросив задержавшуюся подростковую угловатость. Грудь и бёдра округлились чуть, хотя и не так сильно, как мне хотелось бы. Бежевое, телесного оттенка платье с завышенной талией и декольте не столь глубоким, в отличие от наряда графини. Быть может, и впрямь стоило по совету Бевана выбрать более откровенное платье? В конце концов, ему виднее, что нравится мужчинам.
– Айшель, – три шага мне навстречу.
– Дрэйк, – мой шажок ответом.
Замираем одновременно, наткнувшись на невидимую стену чужих взглядов, чужого интереса, вставшую между нами барьером.
– Ты вернулась, – по крайней мере, так мы можем говорить, не боясь быть услышанными никем, кроме обладателей острого слуха.
– Вернулась. За тобой, за ним. За вами обоими.
Я могу прикоснуться к Нордану лишь во сне, зная, что каждое прикосновение только иллюзия.
Могу прикоснуться к Дрэйку в реальности, но знаю, что нельзя, что на нас смотрят.
Могу лишь мечтать о настоящем прикосновении к обоим, пусть даже и самом невинном, простом.
– Это опасно. Не знаю, чего мне хочется больше – обнять тебя или свернуть шею Бевану. Это же его инициатива, не так ли?
Пламя вспыхивает язычками и гаснет, и я вновь, как прежде, заворожена причудливым его танцем. По телу разливается напряжение от невозможности преодолеть барьер, ничтожное расстояние в одну ладонь, что разделяло нас.
– А что сразу Беван? – в голосе бывшего собрата наигранная обида. – Тебе тут надо оправдываться. Почему, например, ты живёшь с другой женщиной и воспитываешь чужого ребёнка? Благородство, милосердие и помощь ближним своим дело хорошее, конечно, но это уже, по-моему, чересчур.
Музыка смолкла, беседы стихли. В наступившей тишине громко, торжественно объявили Её императорское величество Катаринну, Её императорское высочество Валерию и лорда Рейнхарта со спутницей, госпожой Веледой Ритт. Гости расступились послушно, Беван оттеснил меня назад. Я почувствовала, как, пользуясь лёгкой сутолокой, Дрэйк коснулся моей обнажённой руки, провёл горячими пальцами вверх от локтя, вызывая дрожь мучительно-сладкую, мимолётную. Я же повернулась лицом к центру зала, присела в глубоком реверансе, опустив низко голову, ощущая, как тает аромат сандала. Перед нами столь же почтительно склонившиеся пред императорской семьёй люди, которых – и о том известно всем – шествующие к трону правители не удостаивают и взглядом. Но чуть позже кто-то обязательно сообщит Рейнхарту о возвращении Бевана и, скорее всего, расскажет и о спутницах. Беван настаивал, что теперь всё изменилось, что это они должны бояться и скрываться, а не мы, что мы-то как раз в своём праве, но я не могу избавиться от скребущего изнутри липкого страха разоблачения, ужаса, возникающего от мысли, что Рейнхарт рядом.
Шорох вокруг, шаги, новые шепотки нарастающей волной. В мою руку ткнулось что-то мокрое, громко сопящее, едва не опрокинув меня на пол. Я сильно пошатнулась и удержалась только благодаря Бевану, подхватившему меня под локоть. Подняла голову и увидела перед собой пару алых глаз, смотревших на меня с радостью чистой, искренней.