– Не почуял сам из-за двойной привязки? – предположила волчица.
– Вероятно, – согласился мужчина. – Но обольщаться не стоит. Они могут не знать о ребёнке наверняка, однако предполагают, учитывая, что времени и возможностей у тебя было более чем достаточно. И Рейнхарт опасается твоего возвращения, а не воспользоваться его страхами было бы в высшей степени недальновидно…
Тайя вскинула выразительно брови, намекая откровенно на неизжитую привычку братства играть на чужих чувствах и слабостях, добиваться желаемого, предлагая людям то, чего они хотят, и Беван улыбнулся покаянно.
– Издержки старой профессии.
– Как-то не слишком достойно искателя истины.
– А кто знает, где эта самая истина обнаружится?
– Мама? – Эстелла подняла голову, указала на свою картину.
Я наклонилась к дочери, погладила её по тёмно-каштановым кудряшкам.
– Да, моя Звёздочка, очень красиво. Расскажешь, что ты нарисовала?
Я приняла решение. Сделала выбор, каким бы тяжёлым он ни был, какую бы боль ни причинял.
И останусь верна ему до конца.
Глава 2
…Тёмный лабиринт.
Паутина коридоров, сменяющих, перетекающих друг в друга.
Дыхание давно сбилось, сердце стучит отчаянно у горла, страх захлёстывает, сжимает в тисках.
Я бегу, спотыкаюсь, цепляюсь за стены, неровные, шероховатые. Бьюсь бабочкой, угодившей в сети паука. Ищу выход из западни, но не нахожу.
Маленькая комната с ледяными стенами, без окон, без дверей. Льющегося с потолка света хватает, чтобы увидеть посреди помещения чёрный гроб с прозрачной крышкой. Дышу тяжело, иду к гробу медленно, с трудом переставляя одеревеневшие ноги.
Ближе.
И ещё ближе. Сердце замирает, я пытаюсь разглядеть под узорами, морозными, разукрасившими причудливо крышку, того, кто покоится внутри. Закусываю губу, заставляя себя не срываться на крик раньше времени.
Я должна знать, должна убедиться.
Гроб пуст.
Но осознание это не приносит успокоения, облегчения, лишь усиливает ужас. Рождает ощущение, скребущее неприятно, будто позади меня кто-то есть.
Я знаю, кто. Знаю, что он стоит за моей спиной, вдыхает запах, которого нет, не может быть во сне. Мне кажется, будто я чувствую его дыхание на волосах. Будто он вот-вот коснётся меня.
Хочу обернуться и не могу. Боюсь. Боюсь ошибиться, увидеть не его. Или его, но что-то будет не так и я пойму, что ему плохо, что случилось непоправимое. В конце концов, что я знаю о той игле, о том снотворном, с помощью которого его усыпили?
Зажмуриваюсь с отчаянием ребёнка, ощущаю привкус крови на губах…
– Котёнок…
Просыпаюсь с колотящимся бешено сердцем. В спальне темно, за окном ночь, напоенная доносящимися из леса звуками.
Я перевернулась с бока на спину, села, облизнула нижнюю губу, чувствуя ранку от собственного укуса. Давно я не видела этого сна. К пятому месяцу беременности кошмары оставили меня, равно как и прекратил терзать холод, охватывающий всё тело, концентрирующийся в кончиках пальцев силой, готовой в любой момент вырваться на волю. Тогда мне казалось, что помогли тренировки и медитации, которым учила одна из старейшин, что я если не успокоилась, то хотя бы отринула, отложила до поры свои страхи и тревоги.
Возможно, я ошиблась.
Я выбралась осторожно из-под одеяла, проверила Эстеллу. Звёздочка спала безмятежно, и я, накинув халат, вышла из спальни.
В общей комнате никого, лавка у стены, где мы постелили Бевану, пуста. Я приблизилась к входной двери, толкнула её, незапертую, – в общине не принято закрываться на множество замков и щеколд, прятаться от соседей. Здесь все друг друга знают и уверены, что никто ничего не украдёт. Да, по сути, и красть-то нечего.
Беван, в одних штанах, босой, сидел на короткой скамейке слева от входа. Маленький фонарь, висевший на крючке на столбе, поддерживавшим навес над входом, озарял неярким светом бородатое лицо, задумчивый, устремлённый в пространство взгляд, ещё один шрам, перечеркнувший наискосок широкую мускулистую грудь.
– Тоже не спится? – спросил мужчина, не глядя на меня.
– Да.
Беван подвинулся, уступая мне часть скамейки, и, едва я села на узкое деревянное сиденье, протянул откупоренную жестяную флягу. Я взяла, принюхалась к плескавшемуся внутри содержимому.
– Почему все пытаются меня споить?
– Потому что у тебя такой благочестивый вид, что сразу хочется сбить тебя с пути истинного.
– Вот спасибо, – тем не менее, я сделала глоток и сразу закашлялась, чувствуя, как жидкость, крепкая, горькая, обожгла горло.