На этот раз приступ смеха сдержать не удалось, и организм тут же отомстил за преступную трату энергии подломившимися коленями.
— Тебя по голове слишком сильно били, да? — с брезгливым участием спросила та, кого тут быть не могло и не должно было. — Ты скажи, в приюте для душевнобольных места точно есть.
— Просто смешно. — Дыхание восстановить получилось далеко не сразу. — Что теперь?
— Пойдешь со мной пока что. И я имею в виду именно «пойдешь», потому что таскать твой бренный ливер мне порядком поднадоело. Или идешь ножками, или возвращаешься обниматься со своим другом. Ну же, давай, поднимайся.
Глава 9
Ян
Бренный ливер таскать ей все же пришлось — каждые три-четыре шага заканчивались попытками поцеловать мостовую, но я упорно пытался двигаться, пока перед нами не распахнулась унылого вида дверка. Стоило Нин-джэ разжать пальцы, я опал тряпичной куклой на пол. Проблески сознания все еще улавливали моменты, когда она, непрерывно ворча, перетаскивала меня на какую-то подстилку, но затем темное небытие взяло свое, хотя я и цеплялся за сознание до последнего. Не хотел, не мог в небытие, а вдруг, пока я там?!..
Когда утренний свет разорвал сон, я какое-то время не смел пошевелиться. Нет, силы вернулись, просто еще не до конца вынырнувший из дымки разум почему-то был уверен, что любой неосторожный вздох разорвет последнюю призрачную нить, связывающую с ночью. Что, если все это было лишь бредовым сном отупелого сознания? Что, если она исчезнет?
Долго, к счастью, терзаться не пришлось — тело автоматически отреагировало на движение. Я распахнул глаза, стоило ей приблизиться.
Не сон. Это был не сон. А что тогда?!
— Отошел? — Спросонья Нин казалась еще мрачнее. Собранные под кожаные манжеты темные рукава плыли над головой и пахли шалфеем, когда она осторожно поводила ладонями над моим лицом. Но не прикоснулась. — Если сможешь встать и отмыться, я тебя даже покормлю.
На пробу подвигал неожиданно послушными конечностями и, проведя языком по губам, ощутил знакомую горечь. Ага, значит, укрепляющим отваром она меня вчера все же поила. Тогда понятно, откуда силы. Во всем том невозможном, которое впервые за много лет чудом свалилось мне на голову, это — самое волшебное. Тот же вкус и те же руки.
Умывание под ее бдительным надзором почти смешило, но, когда передо мной на стол плюхнулась миска с не бог весть какой аппетитной, но явно содержащей мясо субстанцией, все остальное отошло на второй план.
— Так как тебя зовут? — В отличие от меня Нин-джэ ела медленно, не отводя внимательного взгляда. Если бы она могла проникнуть под мою маску, наверное, уже оторвала бы голову. Или дала пинка, чтобы летел отсюда и до того самого каменного уступа, где она сожгла свои крылья.
Но отвечать что-то было надо. Я не боялся, что Нин узнает меня по голосу. Нет больше того голоса. А тем, что есть, на погосте хорошо каркать. Разговаривать — так себе.
— Ворон. Но ты можешь звать меня как угодно, если продолжишь кормить. — Я замаскировал вновь рвущийся смех глупой шуткой. Знала бы ты, милая, знала бы ты... — А как мне звать тебя, чтобы ты опять же не прекратила меня кормить?
— Ворон… Ну, значит, я буду Сойка.
Сначала я едва не подавился. Потом взял себя в руки. Сойка… она помнит. Жадная тьма во мне глухо ворочалась, рвалась — прыгнуть, объять, втянуть в себя и никогда не отпускать.
Тщательно разжевывая плотный кусок мяса, я дал себе время на раздумья. Как давно она вернулась? Сколько успела понять? И самое главное — как не дать ей сбежать и затеряться? Это важнее всего. Плевать, каким чудом или происками демонов она опять здесь, я ее больше не отпущу. А лучше сделаю так, чтобы она сама никуда не хотела уйти. Один ведь раз у меня получилось? Получится и второй. И больше я таких ошибок не наделаю.
А пока надо ее заинтересовать. Иначе спасет и даст под зад, мол, иди своей дорогой.
— А скажи-ка, ты всех бездомных к себе таскаешь? — Я потянулся к кувшину и попытался из него отпить. Воду последние годы глотать приходилось часто, вне зависимости от жажды, иначе горло, даже смягченное едой, начинало зверски болеть.
— Только самых раздражающих. — Девушка на корню обрубила бесстыжее покушение на сосуд, отбирая его и наливая мне воду в стакан. — Тебя не учили, что облизывать общую посуду в чужом доме не слишком прилично?
— Тебя не учили, что таскать в дом незнакомых мужчин не слишком безопасно? — ответил я только после того, как проглотил воду до последней капли. — Но вообще я тебя раскусил: того огрызка, что вчера пытался сделать меня чуть краше, ты не взяла потому, что он весит больше. Признайся, какие ограничения по весу для оказания помощи пострадавшим?
— Взяла тебя, потому что понадеялась, что ты немой. — Нин-джэ от греха подальше убрала кувшин. — Если ты вновь обрел способность ходить и трепать языком — можешь выметаться.
— Не гони меня, прекрасная госпожа, я тебе пригожусь. — Я дурашливо сложил руки в молитвенном жесте, она попыталась выглядеть сердитой, но в глазах поблескивала смешинка. Все та же, похожая на маленькую искру в погасшем очаге.
— Ты можешь остаться здесь еще на день, но потом я ухожу, а ты делай что хочешь. — Девушка составила посуду на поднос. — И раз сил на болтовню тебе достает, хватит и на мытье посуды. Принеси воды.
О, я принесу. И воды, и самого себя. Я столько принесу, что ты утонешь в этом всем, мною принесенном. Утонешь и останешься навсегда!
К моему возвращению она уже ждала с закатанными рукавами. Водрузив бадью на стол, я схватился за тарелку, протянул руку, чтобы взять у нее щетку, — и тут же пальцы дрогнули, отправляя посуду в недолгий полет.
— Аккуратнее! — Нин-джэ возмущенно шлепнула меня по руке, глядя на осколки глины, а я все еще бессмысленно пялился на до боли знакомый рисунок, расцветший на ее запястье.
В том отрывке ритуала, что мне удалось достать, точно был этот узор: цветок-пятилистник с шестью лепестками на шипастой ветке. Истолковать его не удалось, так что из сотворенного в итоге заклинания я его попросту исключил.
И вот теперь — на тебе сюрприз.
— Красивая татуировка. — Наверное, было поздновато делать вид, что ничего не произошло. Что же, лучшая ложь — та, что ближе всего к правде. — Видал я как-то такое.
— Где? — Вот теперь самообладание изменило уже Нин-джэ. Девушка даже чуть подалась вперед, прежде чем, одернув себя, вернула на лицо маску вежливой отстраненности.
— А ты меня не прогонишь, если скажу? — Я лукаво прищурил один глаз. Верь мне, девочка. Я просто милый седой пьяница, который все промотал и хочет крышу над головой, вот и вяжется. Мне скучно, я безопасен и могу быть полезен.
— Смотря что ты скажешь. — Нин-джэ несколько мгновений сверлила меня изучающим взглядом, пришлось немного смутиться. Я ведь простой как два медяка, даже веселая наглость мне не так легко дается. Верь мне. Верь мне. Ну поверь мне еще раз!
— Скажу, что как-то заглянул в одну о-о-очень старую книгу в одной о-о-очень старой библиотеке. — Тут я скорчил загадочное-презагадочное лицо. — И увидел там занятный обряд, связанный с такими страшными вещами, как некромантия и магия смерти. Ты некромантка?
— И что же ты делал в очень старой библиотеке? — Настороженная морщинка на миг расчертила белый лоб, но тут же исчезла.
— По большей части вытирал пыль и таскал тяжести. Но иногда еще и читал, — понизил я голос и заговорщически подмигнул. С моей новой рожей только подмигивать, конечно. Чтоб сразу все разбежались. Но Нин никогда не обращала внимания на такие мелочи, как внешнее уродство. — А еще там были хорошенькие служанки. И не менее хорошенькие жены библиотекарей. Ну, ты понимаешь.
— Пытаюсь не понимать, — с легкой брезгливостью отозвалась моя невозможность. — И что ты знаешь об этом ритуале?