Сердце-озеро [Сказы, легенды, поэмы, сказки, стихи]

Не твоя ль, мужик, земля
От застругов Енисея
До стоглавого Кремля?
— Так-то так. Земля едина,
И князьям, и нам родна,
Да, по мне, с родного дыму
Зачинается она.
— По тебе?!
Ты это что же
Вольнодумствуешь, холоп? —
Так и вскинулся вельможа,
Зенки выкатя на лоб:
— Ишь, смутьян! Родного дыму
Захотел, чалдонья вошь!
А под шелепы, на дыбу
За продерзости не хошь?!
Но гончар твердит упрямо,
От угрозы не дрожа:
— На заимке за горами
Глина больно хороша,
А еще за нашим кряжем
Есть такой земной завет,
Что по чашкам и по чашам
Сам идет и звон, и свет!
С вашей глиной нету сладу!..
И тогда, угомонясь,
Все доставить супостату
Приказал светлейший князь.
Сорок раз коней сменяли,
Волю царскую творя.
Сорок ребер обломали
Ямщикам фельдъегеря.
Сквозь проселки, тракты, зимник,
По крутогам вверх и вниз
К Олексашкиной заимке
Ураганом пронеслись.
В кадках глину — неба краше,
Родниковый лед литой
В Петербург везли под стражей,
Будто слиток золотой.
Ямщики и кони — в мыле,
Вожжи — в дым, кнуты — в ремки,
Подкатили любо-мило
К черной бане напрямки.
Олексашка рад до смерти!
Весь, как солнышко, горя,
На кругу посуду вертит,
Сверху лепит снегиря.
Вот он, алый, чернохвостый,
Так и рвется в перелет,
То обронит тихий посвист,
То рябинку поклюет.
Будет ведать град-столица,
Что гончар не лыком шит,
Как на чаше чудо-птица
Ясны перья распушит!
Огонек в глазах занялся,
Будто он в родном дому,
Сноровисто глина в пальцах
Так и ластится к нему.
Через донце светит солнце,
Как в оконце в ясный день,
Колоколят колокольцы,
Только пальчиком задень.
Все готово. С жару, с пылу
Чашу ставят на поднос.
Что веселия-то было!
Аж до визгу, аж до слез.
И царица умилиться
Соизволила сама:
— Ах-ах-ах! Сия жар-птица
Парижан сведет с ума!
Высочайше повелела
Милость мастеру принесть:
Пять целковых дать за дело
И полста кнутов — за спесь.
И гостям своим учтивым
Оказать желает честь:
Ввечеру российским дивом
В изумление привесть.
Но… Смущение на лицах…
Гнев… смятение… гроза…
Чаша здесь… А где же птица
Чародейная краса?!.
Утром был снегирь — и нету.
Тут замешан дьявол сам!
Гончара скорей к ответу
За такой державный срам!
Свежевать его, как зверя,
Коли совесть нечиста!..
В баньке высадили двери,
Ну а банька-то — пуста.
От лабазов до подвалов
Все обрыскали дворы,
Натравили волкодавов
На окрестные боры.
А гончар под вьюгой дикой,
Всем ловцам наперекор,
Как под шапкой-невидимкой,
Угодил в дремучий бор.
В лед обут на босу ногу,
Снегом наглухо одет,
Олексашка без дороги
К белой смерти тянет след.
То падет у темных елей,
Не осиля бурелом,
То пурге осатанелой
На коленях бьет челом:
— Хоть бы намертво укрыла,
Не мытарила зазря!..
Ширк! Лицо задели крылья.
Глянул — крылья снегиря.
Эх! Поблазнилась пичуга
Перед смертушкой, поди…
А снегирь — посвищет в ухо,
Поскребется на груди.
И признал родную пташку
Гончарок:
— Да ты же свой!
Сам лепил тебя на чашку,
Сам поверил, что живой!
Сам хотел с тобой на волю,
Просто до смерти хотел!
От того хотенья, что ли,
Ожил ты и прилетел?
Прилетел, в меня поверя,
Из царицыных хором,
Отыскал меня! Теперя
Живы будем, не помрем!