Сонечка придержала для нас столик, что находился ближе к кухне намеренно, дабы мы были под зорким присмотром охранников, да и чтобы самой времени от времени к нам подскакивать перекинуться парой фраз и шуток-прибауток.
— И все-таки, удивляюсь я Соньке, — брезгливо поморщившись Цветкова, притянув к себе только что принесенный Сонечкой коктейль. Сама работница уже ускакала. — С ее-то замашками барскими, да в такую богадельню занесло.
— Дак, платят, вроде, прилично, — пожала плечами Фролова и тоже отпила коктейль.
Я не притронулась к алкоголю. Во-первых, выпивать вообще было не в моей привычке. Уж больно быстро я пьянела. А, во-вторых, должен же быть хоть один светлый разум средь нашей исключительно женской компании. Фролова та при любом удобном случае, пускалась во все тяжкие и, к слову, страдала синдромом спящей красавицы (ну, это, безусловно, я про себя так называла). Как только набубениться до чертиков тут же отключалась. И хоть пешком по ней ходи, а дрыхнуть будет до самого утра. А вот Варька… Уж как более месяца девица не свободная. Серьезные отношения, пусть и на стадии конфетно-букетного периода, а все равно давали о себе знать. Морозов, кто бы мог подумать, оказался тем еще тираном, деспотом и собственником. От себя далеко не отпускал, еды требовал и вообще поселился у Варвары. Нынче Цветкова забегала ко мне реже, а на вот такие вот «сходки» ей приходилось отпрашиваться. Морозов естественно, учуяв мужскую власть, носом воротил, говорил что нечего шастать где попало без него, но все же отпускал.
— Ей бы заморачиваться насчет денег!
— А вот не скажи, — уже вставила я свое слово, — папенька урезал ее бюджет. Теперь только на бензин дает, как на проезд и все.
Не так давно Сонечка с самым несчастным видом великомученицы поведала, что теперь на вольных хлебах. Что мол халява закончилась и лавочка, собственно говоря, закрылась. Тогда-то назло и решила остаться в сием логове разврата. Свои вещи Павлова, брендовые, что если продать, можно было бы три года жить не тужить, наотрез отказывалась.
— Во дела! — округлила глаза Варька. Знала, конечно, что батька Павловой лютует, но не ведала до какой степени.
— Ты со своим Морозовым совсем про свет белый забудешь! Закрутил тебе голову, прохиндей! Небось с ложа не выпускает!
Варька лишь смущенно повела плечиком, а Улька через стол мне многозначительно подмигнула. Любовь у людей, что сказать… Я бы тоже про всё забыла, если бы Белов…
Ох, чего это я? Картинки всплыли перед глазами. Такие неприличные, но будоражащие, что рука невольно потянулась к охлаждающему коктейлю. Что-то в жар бросило…
Помахав на себя рукой, я отпила и скривилась. Горько.
— Дунь, а у тебя что? Когда родители приедут? Ты, кстати, не спросила у мамы про телефоны? Дороже там или дешевле?
— Такие же, — буркнула, но даже мое недовольство было каким-то робким.— Не приедут.
И еще отпила. Горько, но не так, как на душе.
— Как? Совсем? — девочки были повергнуты в шок.
— В этом году — нет. Работы много, — вздохнув произнесла, и поджала губы.
Обида колючими иголками выстрелила точно в сердце. Когда не вспоминаешь, и не больно вроде. Пожалуй, впервые я была настолько обижена. В остальном же привыкла, что у родителей такая работа. В конце концов, я их все равно люблю, и они у меня самые лучшие.
Девчонки поддерживающе улыбнулись.
— Не расстраивайся, Дунь. А, прикинь, разгадают они свою шкатулку. Так, дочь знаменитостей будешь! Мы еще автографы вымаливать будем! Только ты-то нос свой не задирай! — шутливо пригрозила Цветочек пальцем.
Устоять было невозможно и мы разразились хохотом.
— У кого автограф хотите взять? — Сонечка, которая явно хотела быть в курсе всего, уже стояла около нас с подносом и с любопытством на нас взирала.
— У мадамы нашей невинной! — ответила Фролова. — Молвит что постриг примет, ежели Белов ее не будет! Косы обрежет, косынку на голову натянет и в монастырь! Жизни ей нету без него! — на ходу сочиняла змеюка подколодная.
— Не говорила я такого!
Бабы уже заливались смехом, а я краснела.
— А чего тогда возмущалась, когда я тебя красила?
Надув губы, я фыркнула и вновь сделала глоток коктейля. А демоницы между тем продолжали подтрунивать. К счастью, разговоры перешли на сплетни. А затем на еще одну особу…
— Эта вобла крашеная — заноза в моей заднице!
Мои глаза взвились к потолку. Сейчас начнется… Фролова никогда не стеснялась в выражениях. Я и в мыслях порой не могла произнести то, что она озвучивала не задумываясь.