— У меня есть железо и сталь, Фрейя. Я пробью его шкуру.
Она вздрогнула от уверенности тона драконоборца.
— Тогда не о чем больше говорить. Я не стану помогать, но и винить себя в случае вашей смерти не буду. Вас предупредили, но вы не послушались. — Фрейя собрала поводья Ханны, трогая лошадь. — Надеюсь, оно того стоит, когда дреки станет ковыряться в зубах вашими костями. Давай, Ханна. — Она шлепнула по мохнатой шкуре кобылы.
Ханна шагнула вперед, и Хокон отступил, давая дорогу.
— Поосторожнее, мистресс Хельгасдоттир, — воскликнул охотник, на прощание похлопывая косматый круп Ханны. — А то кто-нибудь решит, что ваши симпатии не на той стороне.
По ее позвоночнику пробежала дрожь. Фрейя не думала, что Хокон причинит ей зло, но ведь так же она относилась и к Бенедикту во времена юности, до того, как он положил на нее глаз. Стоило сказать нет, как проявилась уродливая сторона его натуры.
Я не беззащитна, твердила Фрейя сама себе, уезжая прочь.
Даже если сила разорвет ее на части или уничтожит весь мир вокруг, никто никогда не заставит Фрейю делать то, чего она не желает.
* * *
Фрейя сразу поняла, что дома что-то не так: овцы сбились в кучу в загоне, их глаза выпучились от ужаса. Блеяние действовало на нервы, но причины паники она не видела.
Ведя Ханну по дорожке, Фрейя нахмурилась: «Что же так встревожило моих девочек?» Она поглядела на небо. Вечер лился с востока, словно завеса чернильных теней, а на западе, где садилось солнце, мерцали бледно-золотистые тона. Несколько звезд сверкали в ночном небе.
Никаких дреки.
Фрейя вздрогнула. Она отпустила Ханну и нового барана, приласкала свою милую кобылку и сунула ей кусочек высушенного яблока, что выудила из кармана. В желудке висела тяжесть, как и в Акурейри, когда она прощалась с Рюриком.
«Судьба», — прошептал он в ее воспоминаниях.
— Глупости, — пробормотала Фрейя и закрыла дверь конюшни за Ханной.
Кутаясь в шаль, она поспешила к отчему дому с корзиной еды. Ночь наконец победила день, но свет лился и из кухонного окна, и из крохотной соседней комнатки. О чем только думал папа? Керосина осталось совсем мало, и Фрейя оберегала его, как дреки в Крабле оберегал свое золото.
— Папа? — позвала она, захлопывая за собой дверь и стягивая шаль. Домашнее тепло окутало теплым облаком. Боже правый, да он раскочегарил огонь. Тощая поленница в углу кухни стала пугающе низкой. — Папа, ты где?
— Тут я, Фрейя, — отозвался отец из гостиной, и сердце ее пропустило удар от того, как бодро звучал голос.
Слава богу. Фрейя зажмурилась и выдохнула. Она всегда так переживала, оставляя его одного.
— Ты обедал? — Из кипящей на плите кастрюли доносился запах ягнятины, что она оставила в холодной комнате. — В Акурейри я купила свежего хлеба и круг сыра.
— А, брось! — воскликнул отец. — Иди сюда! У нас гость, он жаждет видеть тебя!
Фрейя поставила корзину с едой на стол и на цыпочках пошла к гостиной. Кто мог их навестить? Бенедикт с отцом остались в деревне, с Хоконом и его людьми. А кроме них мало кто желал проведать их хозяйство, несмотря на то, что над входной дверью висела железная подкова, прибитая вверх ногами.
— Гость?
Отец встал со скрипнувшего стула, на стене мелькнула тень. Рядом шевельнулась другая, судя по всему, в кресле у окна сидел высокий мужчина.
Шагнув в комнату, Фрейя остановилась, как вкопанная.
— Рюрик?
Что он здесь делает?
Рюрик вальяжно развалился во втором любимом кресле отца, с притворным безразличием покручивая старую надтреснутую чашку. Его поза кричала о показательно мирных намерениях, но глаза вспыхнули янтарем в ту же секунду, как их взгляды встретились, и ее тело завопило: «Беги!».
— Мистресс Фрейя, — промурлыкал Рюрик. — Я как раз рассказывал вашему отцу, как мы познакомились в Акурейри. Он знает несколько интересных историй о дреки, вроде тех что я собираю для книги, помните?
Книги? Да он словом не обмолвился о чертовой книге.
— Что в действительности ты здесь делаешь? — выдавила она.
— Фрейя! — Отец поднял голову от тарелки медовых пирожных, которые с аппетитом поглощал. Затуманенные глаза повернулись в ее сторону, отец улыбнулся.