В одном из магазинчиков, стоящих вплотную друг к другу, я заметила небольшой отрез ткани, который сразу же приковал к себе мое внимание. Это был платок. Вроде бы ничего необычного, платок как платок, каких на этом рынке, должно быть, тысячи и тысячи. Но какая-то особенность в нем все же была, хотя я и не могла определить, какая именно. Продавщица, почувствовавшая во мне человека, готового открыть кошелек и оставить в ее магазинчике какое-то количество купюр с портретами Ататюрка, широко улыбнулась и ободряюще проговорила:
– Заходи, не стесняйся. Ты что-то хотела? Примерить обновку можно тут же, в магазине. У нас и трюмо, аж до самого потолка. Давай я подберу тебе джинсы?!
– Фатьма, смотри, какие джинсы! Точь-в-точь как у Севен, – воскликнула Айше. – Купи и ты, все будут думать, что вы близняшки.
– Покажите мне, пожалуйста, тот большой платок, – обратилась я к продавщице, не обращая внимания на слова сестренки.
– Платок?! – удивилась Айше. – Зачем тебе платок?
С видимым недоумением протягивая мне платок, продавщица почему-то стала расхваливать не его, а совсем другие товары, которыми я вовсе не интересовалась. Ни стильная одежда, со знанием дела развешанная по стенам, ни всевозможные девичьи побрякушки, разложенные на прилавке, меня не волновали. Но вот платок… Он был прекрасен. Глядя на него, я не могла отделаться от ощущения, что перед моими глазами раскинулась давно мне знакомая лесная поляна, усыпанная игривыми цветами, которые радостно тянутся к солнцу, спеша насладиться ароматной свежестью весенних дней. Да, живые цветы, а не бездушные камни, сапфиры или какие-то там рубины, явно со злым умыслом названные кем-то драгоценными…
Я накинула платок на голову. Нежный щелк ласково обвил мои плечи. Он игрался со мной, словно морская волна, облизывающая пятки влюбленного романтика, который уединился на берегу, чтобы поведать багровому закату об обуревающих его чувствах.
Семья у нас вполне современная, с роду ни одна из женщин не носила платок, и покупка моя могла вызвать определенное недоумение. Что, впрочем, и произошло. Мама посмотрела на меня с нескрываемым удивлением, хотя и знала, что я единственная в семье не признаю ни брюк, ни вульгарности в одежде.
– Ты хочешь этот платок? – спросила она улыбаясь.
– Да, он мне очень нравится, – ответила я, покрутившись перед ней.
– Так и быть, возьмем его.
Добравшись до дома, мы стали разбирать покупки. Папа уехал в командировку в далекую Австрию, а другого человека, перед которым можно было бы покрасоваться в новых нарядах, в доме просто не было, однако снимать платок я все-таки не спешила.
– Айше, тебе нравится мой платок? – спросила я у сестры.
– Да, он мне нравится, а куда ты будешь его надевать? Мы же редко ходим в гости.
– Дома буду носить.
– Дома? – уставилась она на меня широко открытыми глазами. – Да ты запаришься в нем!
– Нет же, ткань тонкая и легкая, пощупай? – подошла я к ней.
– В самом деле, как пушинка. А мне дашь поносить?
– Конечно.
– Ты моя радость! – прижалась она ко мне и звонко рассмеялась.
…По вечерам я ходила в музыкальную школу, училась играть на рояле. Домой возвращалась усталая, но полная приятных впечатлений. Сегодня мы разучивали новую мелодию, которая особенно запала в душу. Одухотворенность, навеянная ее нежными нотами, не покидала меня ни на минуту.
Ночь была необычайно чудесной. Кажется, все звезды, что когда-либо сияли на небе, сошлись над нашим домом.
Я легла на кровать, набросила на себя тоненькое покрывало и закрыла глаза. Но спать не хотелось. Наоборот, более бодрой я себя не чувствовала никогда. Кажется, с удовольствием станцевала бы сейчас. Даже перед публикой, ничуть не смущаясь множества глаз, уставленных на сцену. А еще прыгнула бы с парашютом. С любой высоты. И никакого страха! Точно знала, что не разобьюсь. Потому что в том состоянии, в котором я находилась в этот вечер, человек не может умереть. Никак не может. В такие мгновения смерть просто перестает существовать…
А потом пришел сон. Скорее даже не сон, а что-то вроде легкой, расслабляющей полудремы, ловко балансирующей между забытьем и явью… И вместе с ним… мелодия. Она звучала громко… Настолько, что могла, кажется, разбудить не только сестер и родителей, спящих в соседних комнатах, но и весь город. Но ни грохота в ней, ни скрежета, ни визгливых нот. Нежная и вместе с тем до боли в сердце печальная мелодия…