— Я могу получить кое-что за моих лошадей.
— У тебя есть лошади? — удивилась Араминта.
— Поэтому у меня и нет денег, — ответил брат. — У меня появилась возможность купить двух прекрасных лошадей. Они принадлежали знакомому, который уезжал за границу и дешево уступил их мне.
Помолчав, Гарри добавил:
— Я наверняка получил бы больше, чем заплатил за них.
— Какую сумму ты можешь собрать?
— Я всю ночь не спал, занимаясь в уме подсчетами, и у меня получилось, что с лошадьми, папиными часами, запонками и булавкой для галстука, которую мама подарила мне, когда я уезжал в Лондон, я могу набрать около двухсот пятидесяти фунтов.
— Ты не должен говорить маме, — быстро сказала Араминта, — ни о булавке, ни о папиных часах.
— Само собой, нет!
— Это почти половина нужной суммы, — продолжала девушка. — И у нас есть еще сто десять фунтов, которые мама сэкономила для меня, по-моему, я тебе об этом говорила.
— Но, Араминта, я не могу взять твои деньги! — возразил Гарри.
Смешок Араминты больше напоминал всхлипывание.
— Неужели ты думаешь, что я буду веселиться на балах, когда ты сядешь в долговую тюрьму?
— Ну до этого-то не дойдет. По крайней мере, я так думаю.
Но в голосе Гарри слышалось сомнение.
— Ты хочешь сказать, что маркиз не посадит тебя в тюрьму, если ты не отдашь ему долг?
— Это было бы беспрецедентным событием. Ни один джентльмен не поступал так по отношению к другому. С другой стороны, ты прекрасно знаешь, что карточный долг — это долг чести. Меня с позором выгонят из «Уайт-клуба», и ни один из его членов никогда не будет со мной разговаривать.
— Этого не должно случиться, — твердо сказала Араминта.
— Но я не знаю, как этого избежать, — уныло признал ее брат.
И он снова закрыл лицо руками.
— Боже мой, Араминта, как я мог быть таким идиотом? Как я мог все разрушить?
— Может быть, если ты обратишься к маркизу и объяснишь ему свои обстоятельства…
— Просить о чем-нибудь маркиза Уэйна? Умолять его? Рассказывать о нашей бедности? О том, что я проиграл то, чего у меня нет? С таким же успехом можно умолять каменную скалу! Он тверже гранита! Доброты в нем нет ни на грош! Он может нравиться за его внешность, манеры, его таланты, но я не верю, что во всем Лондоне найдется хоть один человек, который бы действительно тепло к нему относится.
— Но почему? — не поняла Араминта.
— Бог знает, почему. Что-то в нем такое есть. Может быть, его манера вести себя так, будто остальные его недостойны. Не я один это заметил, многие его просто не выносят. — Он подумал и обиженно добавил: — Он ведет себя так, словно мы все даже презрения его не стоим.
— Тогда, если мы не можем обратиться к нему, — деловито продолжила Араминта, — давай соберем все, что у нас есть, и пообещаем выплатить остальное по частям.
— Ему это не понравится, — пробормотал Гарри.
— Дело не в том, понравится это ему или нет, а в том, сколько мы сможем ему выплатить. В данный момент мы имеем твоих двести пятьдесят фунтов, сто десять фунтов, отложенные на мои платья, и, думаю, тридцать или даже сорок фунтов в банке — вместе получается почти четыреста фунтов.
— Но нам нужно на что-то жить до следующего квартала.
— Да, знаю, — грустно согласилась Араминта.
Неожиданно она встрепенулась:
— Есть еще мамино кольцо, которое папа подарил ей к их помолвке!
— О, нет, я не смогу просить ее об этом, — промямлил Гарри.
— Оно стоит не меньше ста фунтов. Мама никогда не расставалась с ним, как бы трудно им с папой ни приходилось. Оно ей очень дорого.
— Но это последняя вещь, которую я бы попросил у мамы.
— Я уверена, что она предпочтет расстаться с кольцом, лишь бы не видеть своего единственного сына публично опозоренным.
Араминта встала и начала беспокойно ходить по комнате.
— Если бы у нас оставалось еще хоть что-нибудь, что можно было бы продать. Что же нам делать?
— Я и сам об этом думал, — сказал Гарри. — Это просто смешно, что с моим образованием я гожусь только для того, чтобы тратить деньги. Я думаю, что мог бы поступить куда-нибудь грумом или, может, править почтовой каретой.
— Не думаю, что это помогло бы поправить дело.
— Но что же нам делать тогда? — в отчаянии повторил брат.
Неожиданно Араминта остановилась посередине комнаты.
Освещенная весенними солнечными лучами — этим веселым потоком, льющимся в большие окна, — она была прекрасна.
Белокурые волосы казались золотыми, серые глаза сверкали, голос звенел от радости:
— У меня есть идея! О, Гарри, у меня отличная идея!