Когда глубокий голос Мейстерзингера затих, зрители дружно вздохнули, а потом оглушительно захлопали. Звук этот напоминал медленное приближение проливного летнего дождя – осторожное, нерешительное, словно боящееся спугнуть предшествующую тишину, но неизбежное и грозное. Когда буря аплодисментов достигла своего апогея, амфитеатр ревел, словно настоящий водопад, низвергающий в пропасть массу воды.
Теперь настала очередь Казимира выйти к краю сцены. На руках его теперь не было перчаток, плечи ссутулились и округлились, а шаркающая походка как нельзя лучше подходила к его дурацкой маске. Толпа слушателей затихла. Казимир медленно поднял руки и попытался запеть, но из горла его вырвался лишь сиплый шепот.
Наступила мертвая тишина. Казимир схватил себя за горло и попытался снова запеть, но с тем же успехом. Потом руки его бессильно упали вдоль туловища.
По рядам пронесся беспокойный ропот. Казимир медленно снял с лица маску и швырнул себе под ноги. Деревянная маска глухо стукнулась о гранит сцены и несколько раз подпрыгнула. Зрители ахнули. Кровавая царапина пересекала лоб Казимира, черные брови намокли от крови, и под ними сверкали воспаленные глаза юноши. Остановив свой убийственный взгляд на Зоне Кляусе, Казимир заговорил. Его хриплый шепот был слышен далеко в тишине амфитеатра.
– В одном поселке, очень похожем на этот, жил один злой и глупый мейстерзингер. Не было человека в том чудесном краю, кто не пострадал бы от его деяний. Однако, когда старый развратник обманом и хитростью овладел прекрасной цыганской девушкой, на него обрушилось страшное проклятье, насланное на него старшей вистани всего цыганского рода. Это было самое подходящее проклятье для него, и вот почему – мейстерзингер тот мог превращаться в гнусную, чудовищную тварь, которая питалась кровью невинных!
Голос Казимира прервался, и он раскашлялся. Все это время он не отрывал своего взгляда от Зона Кляуса, чье лицо покраснело от сдерживаемого бешенства. Злобная усмешка появилась на лице Казимира, и он продолжил свой рассказ.
– Его прелестная жена была невинным и чистым существом и любила мейстерзингера, несмотря на проклятье, вполне им заслуженное. Однако проклятье – несправедливое проклятье! – должно было обрушиться на его первого и единственного сына. Незадолго до его рождения мейстерзингер, мерзкое чудовище и подлый негодяй, приказал своей любящей жене убить ребенка, если вдруг обнаружатся страшные признаки. Жена его нехотя согласилась, но, когда она обнаружила, что ее сын появился на свет с той же самой отметиной, она поняла, что слишком любит его и не сможет разделаться с ним. Опасаясь за жизнь своего первенца, она скрыла от мужа, что сын также проклят. Коварство и двуличие, однако, настолько прочно угнездились в сердце мейстерзингера, что он не поверил жене Он стал следить за сыном, ожидая, не проявится ли какой-нибудь знак.
Когда мальчику было всего шесть лет, мейстерзингер заметил первые признаки проклятья, которые были ему так хорошо знакомы. Он был слишком труслив, чтобы убить сына своими руками, и послал стражника, чтобы тот прикончил мать и мальчика. Женщина первой рухнула прямо в пламя камина в детской, заклиная своего сына воспользоваться данной ему властью, чтобы спасти свою жизнь. И мальчуган избег пламени только благодаря проклятью, которое помогло ему уцелеть…
Казимир снова замолчал, но не для того, чтобы откашляться, а для того, чтобы ожечь Кляуса своим взглядом, в котором, как в горне, пылала ненависть. Под его взглядом выражение лица Мейстерзингера изменилось: бешенство сменилось пониманием, а затем – ужасом.
– Этот мальчик долго жил в сиротском приюте, среди крыс и клопов, думая только о том, как он отомстит своему отцу. С возрастом он вполне овладел способностями, проистекавшими из его проклятья, отточил свои темные силы на оселке ненависти и закалил в горниле гнева и начал осуществлять план…