Геркон Люкас сидел в темноте зашторенного кабинета. Крошечный огонек свечного огарка, прилепленного в центре стола, казалось, сгущал тени еще больше, вместо того чтобы рассеивать мрак. Бард сидел в глубокой задумчивости, неподвижный, как каменное изваяние. Его стальные глаза были устремлены куда-то вдаль, на какой-то невидимый предмет, расположенный далеко за пределами кабинета. В руке он держал единственную красную розу, которую вытащил из стоявшей на столике вазы. На кончике его большого пальца выступила круглая капелька крови.
– Юлианна… – негромко пробормотал он.
Занавеска перед ним раздвинулась, и в проеме показалась рука с двумя кружками пенящегося мекульбрау. Следом появился и сам обладатель этой руки – высокий молодой человек в алом атласном камзоле без рукавов и великолепной кружевной сорочке. Одеяние его отличалось такой редкостной красотой, что даже всякое повидавший Люкас невольно задержал на нем взгляд. Затем он прищурился и перевел взгляд на лицо черноволосого красавца.
– Закрой занавеску, Казимир, – сказал Люкас.
Озорно улыбаясь, Казимир поставил перед своим отцом кружку с вином и повернулся, чтобы задернуть штору.
– И тебе добрый вечер, – заметил он, опускаясь в кресло и приподнимая в сторону отца свою кружку.
– Какое тут подают мекульбрау, мастер Люкас?
Не ответив на его вопрос, бард негромко прогудел:
– Я навестил сегодня твоего жреца. Казимир отпил глоток вина и сверкнул глазами:
– Ну и как тебе понравилось дело моих рук, отец?
– Я думаю, что он еще жив, – заметил Люкас. – Если ты это имеешь в виду.
Он положил розу на стол перед собой и принялся рассматривать на пальце капельку крови.
– Все еще жив, но разбит вдребезги, как пустой кубок из-под вина, – похвастался Казимир, выразительно глядя на нетронутый бокал перед Люкасом. – Он жив и способен чувствовать боль. Я многому научился у твоего фон Даакнау.
Люкас размазал капельку крови между большим и указательным пальцами.
– Ты не понимаешь, Казимир. Какие бы мучения он ни испытывал, это не является достаточным, чтобы…
Казимир решительно поставил на стол кружку с мекульбрау и сказал жестким голосом:
– Мне казалось, что мое искусство доставит тебе немного удовольствия. Я позвал тебя сюда затем, чтобы выпить за наше будущее… и затем, чтобы ты своими глазами видел, как я буду убивать жреца.
Он снова взялся за кружку и приподнял его жестом произносящего тост.
Люкас неохотно взялся за свое вино:
– Мы выпьем, потом прикончим жреца и отправимся на охоту? Казимир злобно ухмыльнулся:
– За наше чудовищное будущее, за отца и сына! Выпьем до дна, как выпьем мы и вино нашей жизни в ипостаси чудовищ!
Люкас улыбнулся. Поднимая свою кружку, он чокнулся с сыном и поднес вино к губам. Оба выпили единым духом, запрокинув головы, и со стуком опустили пустые кружки на поверхность стола. Казимир вытер губы рукой и громко рыгнул.
Люкас от души рассмеялся.
Не прошло и минуты, как Казимир вскочил на ноги и раздвинул занавеску, прикрывающую вход в нишу. В кабинет хлынул яркий свет масляных ламп из таверны, и Люкас, слегка побледнев от неожиданности и щурясь от яркого света, чуть привстал. Казимир схватил его за руку, словно почтительный внук, помогающий подняться своему престарелому деду.
– Идем, отец, – проговорил он театральным шепотом, достаточно громким, чтобы его услышали ближайшие посетители. – Зачем нам ждать? Пойдем сейчас же наверх, добьем нашего святошу!
Женщина средних лет с бочкообразным телом испуганно покосилась на странную пару. Казимир смерил ее мутным взглядом и похлопал по спине. Повернувшись к отцу, юноша приложил палец к губам.
– Пожалуй, я говорил слишком громко!
Затем он тяжело облокотился на плечо барда, дыша ему прямо в лицо запахом выпитого мекульбрау.
Люкас с виноватым видом посмотрел на женщину.
– Простите великодушно, – пробормотал он, обнимая Казимира за плечи. – Юношеский пыл, ничего больше…
С этими словами он поволок Казимира к дверям. Ноги юноши слегка заплетались.
– Что, мекульбрау ударило в голову? Казимир громко расхохотался, потом зловещим голосом прошептал:
– Я должен убить его, оставаясь человеком, или мне надо преобразиться?
Зажав Казимиру ладонью рот, Люкас проталкивался сквозь толпу к дверям. Глаза его свирепо блестели, посылая предупреждения всем, кто мог бы его услышать. Как ни странно, он сам чувствовал себя на ногах не совсем уверенно. Возможно, и к Казимиру он был слишком строг.
Казимиру оказалось не под силу одолеть несколько ступенек, которые вели из бара в главный коридор гостиницы. Ноги его подгибались во всю и цеплялись за ступени. Со вздохом Люкас забросил юношу на плечо.
Выйдя в коридор, бард протащил свою ношу еще шагов двадцать, а затем без церемоний сбросил его на пол. Казимир упал на доски с тупым стуком, словно куль с мукой. Люкас повелительно смотрел на него сверху вниз, укоризненно качая головой. Казимир ответил на его взгляд пьяной улыбочкой.
– В этаком состоянии ты не способен убить даже спящего ребенка, – прошептал бард.
Казимир глупо хихикнул.
– Разве ты никогда раньше не пил мекульбрау?
Вместо ответа Казимир вяло протянул отцу руку, чтобы тот помог ему подняться. Люкас схватил его за запястье и резким рывком поднял на ноги. Казимир сморщился от боли и потер плечо. Затем, заметив суровое выражение на лице Люкаса, Казимир выпрямился.
– Рано ты меня хоронишь, папаша, – промямлил он. – Я еще очень и очень гожусь… для убийства, например.
Люкас смерил его жестким взглядом:
– Ты не сможешь убить и полудохлой мыши!
– Но я действительно в порядке! – запротестовал Казимир, и в его глазах сверкнул дерзкий огонек.
Люкас неожиданно покачнулся и вынужден был сделать шаг назад, чтобы восстановить равновесие.
– А как ты себя чувствуешь, отец? Бард прижал руки к животу.
– Что-то мне вдруг… Не очень, знаешь ли…
Казимир шагнул к нему и изящно подхватил под руку. Внезапно он перестал казаться пьяным.
– Что случилось?
Люкас зажмурился, пытаясь побороть приступ головокружения Он снова покачнулся, и от падения его удержали только руки Казимира. Подняв руку ко лбу, на котором выступила испарина, он пробормотал.
– Не знаю… земля качается… и еще я слышу колокола…
– Должно быть, это все мекульбрау, – холодно предположил Казимир. Люкас потер лоб.
– Должно быть. А как ты?
– Я чувствую себя прекрасно, – донесся до него трезвый голос Казимира.
Люкас приоткрыл глаза и посмотрел на сына. На ухмыляющемся лице Казимира прорастали длинные жесткие волосы.
ГЛАВА 19
– Что ты делаешь? – прошипел Люкас, отшатываясь к стене.
Глаза Казимира сверкнули плотоядным оранжевым огнем.
– Превращаюсь, дорогой папаша. Всего-навсего превращаюсь, – ответил он, и его тело начало безумную пляску трансформации.
– Ты дурак! – отрезал Люкас, бросаясь к сыну и хватая его за камзол – Только не здесь! Что это на тебя нашло?
– Голод и жажда крови! – прорычал Казимир, и лицо его стало вытягиваться.
Не обращая внимания на спазмы в желудке, которые заставляли его всякий раз болезненно морщиться и сгибаться чуть не пополам, Люкас потащил Казимира к лестнице.
– Подави свой голод, Казимир! Справься с жаждой! Твоей добычи еще даже не видно!
Глаза Казимира вспыхнули как угли под густой шерстью на низком лбу.
– Кто это сказал? Мою добычу очень даже видно!
Ноги Люкаса, ставшие от мекульбрау словно ватными, замерли. Потрясенный, он уставился на своего сына.
На лице Казимира, наполовину человеческом, наполовину волчьем, появилось престранное выражение.
– Ты – моя добыча, отец.
Эти слова обдали Люкаса словно ледяной водой. В тревоге он встретился глазами с серьезным взглядом Казимира.
Ни милосердия, ни жалости, ни человечности…
Выпустив отвороты камзола Казимира, Люкас попятился. Кровь отхлынула от его лица, когда он попытался начать свою собственную трансформацию.