И эсэсовец спешил предпринять все возможное, чтобы его надежды сбылись.
Коверкая русские слова, капитан начал допрос.
— При вас не оказалось документов, — сказал он вкрадчиво, обращаясь к пленным советским разведчикам. — Мы не знаем, с кем имеем дело.
Шестов взглянул на Кудрина и усмехнулся.
Эсэсовец уловил эту усмешку. Под кожей его выбритого лица дрогнули желваки…
Допрос продолжался.
— Ты коммунист? — настойчиво допытывался капитан, обращаясь к Кудрину.
— Я комсомолец, — спокойно отвечал старший сержант.
— А он тоже коммунист? — указывая на Шестова, спросил капитан.
— Да, я тоже комсомолец, — подтвердил тот.
Офицер старался говорить спокойно.
— По нашим законам вас нужно казнить, — капитан сделал паузу и пристально вгляделся в лица пленных. — Но, — продолжал он, — мы можем и простить вас. Для этого нужна ваша откровенность. Все прошлое мы забудем, если расскажете, кто вы, откуда и зачем вас сюда прислали, как вам удалось взорвать склад. Ну, еще короткие сведения о вашей части — и все. Напоминаю, если будете молчать, у нас найдутся средства заставить вас говорить.
Шестов и Кудрин молчали.
— Не советую запираться, — зловеще сказал капитан. — Возьмите пример со своих союзников. Надеюсь, вы понимаете, что перед вами военнослужащие американской армии. Они добровольно ответили на все мои вопросы и заслужили снисхождение.
— Это ложь! — вдруг выкрикнул на русском языке капитан Дин, вскочив из-за стола.
Его схватил за плечи майор Мэлби.
— Не будьте идиотом, Дин! — прошипел Мэлби.
Дин стряхнул с плеча руку майора, и снова в просторной комнате колхозной читальни зазвучал его возмущенный голос:
— Это ложь! Я не давал никаких показаний! — И он резко повернулся к Мэлби: — Офицеры американской армии не предают родины! А ты, крыса, ответишь за все!
Вдруг майор Мэлби сделал шаг в сторону от Дина и согнулся, точно от боли в животе. Еще миг, и он выпрямился, резко послав снизу вверх кулак, направленный в подбородок капитана. Это был тот прием рукопашной борьбы, который разрешается применять только в схватке с врагом на поле боя; от страшного удара снизу в подбородок ломается шейный позвонок…
Капитан, тихо охнув, грузно упал на пол, упал, чтобы больше никогда не подняться…
Все замерли на своих местах. Сержант Хатчинс, обхватив голову руками, грудью навалился на стол и уронил голову. О чем думал он, портовый грузчик из Сан-Франциско?..
В тишине были слышны слабеющие стоны капитана Дина.
Эсэсовец требовательно постучал рукой по столу и снова обратился к Кудрину и Шестову:
— Вы коммунисты, и я обязан вас расстрелять немедленно!.. Но мы умеем ценить услуги!
К советским разведчикам подошел майор Мэлби. У него вздрагивала одна щека и лихорадочно блестели глаза. Но заговорил он спокойно.
— Мы с вами коллеги, — растягивал слова американец. — У нас одинаково сложилась судьба. Не будьте такими идиотами, как этот. — Мэлби указал на распластанное на полу тело капитана Дина.
— Выдал, где находится наш аэродром? — с лютостью спросил у американца Шестов.
Майор Мэлби снисходительно засмеялся.
— Милые мальчики, жалко мне вас, — качая головой, проговорил он. Аэродром не зажигалка, его в карман не спрячешь. Немцы и сами знают, где он находится. Я кое-что поважнее…
Шестов не дал американцу договорить. Он сделал шаг вперед и звучно плюнул в его сторону.
Офицер отшатнулся, выхватил из кармана платок, но не стал вытирать лицо, а бросился к Шестову и ударил его. У Шестова хлынула кровь из носа. И тут произошло неожиданное. Сержант Хатчинс стрелой метнулся на середину комнаты, схватил майора Мэлби за плечи и, повернув лицом к себе, резко ткнул его кулаком в переносицу… Мэлби мешком рухнул на пол.
На мгновение все онемели. Немец-капитан, выхватив парабеллум, навел его на американского сержанта и что-то крикнул.
Тот спокойно повернулся и сел на прежнее место.
Что было потом, Павел помнил смутно. Лишь в минуту просветления он вдруг явственно услышал голос матери:
— Пустите меня!.. Пустите! Там мой сын!..
На другой день утром пленных повели по дороге к кладбищу. Кудрин тоскливо смотрел на родное полуразрушенное село, на пустынные, поросшие бурьяном улицы. Хотя было раннее утро, из трубы его дома не струился дым, печь не топилась. Сердце больно заныло. Он напряг память, стараясь припомнить: действительно ли ему вчера вечером послышался голос матери? Или почудилось?