- Меня тошнит от фарса, - я отворачиваюсь к окну, мигающие стоп сигналы беспилотников подсвечивают дорогу, превращая ее в оранжево-красный квадрат.
- Ты собираешься что-нибудь выкинуть?
Я пытаясь подавить раздражение.
- Нет, – не отрывая взгляда от дороги, отвечаю я. – И если мы все выяснили, поговори со своим магистратом. - киваю на сидящего рядом Клауса. - Я хочу побыть в тишине.
- Не так быстро, у меня остались к тебе вопросы, - отец не упускает любой возможности дать мне понять, насколько он меня презирает.
- Какие? – стараюсь, чтобы голос звучал ровно и не дрожал.
Мне приходится повернуться к нему.
Сегодня отец одет с иголочки. На нём красивый темно-синий костюм, элегантный шейный платок и массивный фамильный перстень на безымянном пальце. После ритуала он будет на мне. На моей руке. Моем пальце. Я стану таким, как отец. Таким, от которого бежал всё это время.
- Что ты там устроил? – отец пристально вглядывается в мои глаза, не смотря на тепло, по-моему телу ползут мурашки.
- Где именно? – делаю вид, что не понимаю о чем он.
Каменное выражение на его лице дает трещину, как яичная скорлупа.
- Не прикидывайся дурачком, - отец складывает руки на коленях, край его идеально выглаженной рубашки оголяет покрытое волосками запястье. - Я говорю о твоих проблемах с департаментом.
- Я не обязан ему подчиняться, - поморщившись отвечаю я, – Но раз ты ждешь от меня объяснений… Джену нужен был друг после его первого задания. Мы слегка перебрали. Он не хотел светиться в таком виде перед своими коллегами и я решил его прикрыть.
Клаус неодобрительно косится в мою сторону, но предпочитает не вмешиваться.
- Правила «золотой крови» должны соблюдать даже аристократы! - ноздри отца бешено раздуваются.
- Но я ведь никого не убил, - как только слова срываются с моих губ, я хочу забрать их обратно и спрятать.
- У тебя короткая память, сынок.
Я чувствую боль в солнечном сплетении, как от сильного удара.
- Нет, я… - мои мышцы превращаются в желе и всё тело немеет.
- Если бы ты тогда не накачался наркотой, моя любимая дочь была бы с нами, - отец отправляет меня в нокаут. Ставит мне мат.
Самое ужасное в том, что он прав. Отец сказал правду. Озвучил ее вслух. Обрек в слова.
Я виноват.
- Но тебе этого мало, ты сговорился с Агатой за моей спиной, чтобы что? Добить собственную сестру?
- Ее мозг мертв, - мое дыхание предательски нарастает. Боль становится заметней для других. Легкое дрожание пальцев. Я бездумно шарю по двери, в поиске того, за что я могу ухватиться. Или я хочу выйти. Я не знаю.
- У меня другое мнение.
- Не думаю, что сейчас время и место, говорить об этом, - Клаус бросает на меня быстрый взгляд. - Может быть…
- Не может, - одним тоном голоса отец заставляет его замолчать. – Ты поощряешь его пристрастие к «Пыли».
- Я давно бросил, - мое сердце стучит так быстро, что шум от этих ударов стоит в ушах.
- Не держи меня за идиота. Я знаю всех курьеров этой дури. Думаешь, мне не доложили о твоем звонке? - дело не в том, как он это говорит, а в том, как смотрит на меня.
Отец знает, как причинить мне боль. Знает лучше всех.
- Что, хочешь меня ударить? – он смотрит на мой кулак, я и не заметил, как судорожно сжал пальцы левой руки.
- Даже не представляешь насколько сильно я этого хочу, - с моим голосом что-то не так. Он звучит слишком низко, словно идет из самого дна моей души. С моей темной, неизвестной стороны.
- Так давай и ты увидишь, чем это закончится.
Я молчу, стараясь не двигаться. Галстук начинает меня душить, но я не ослабляю узел.
- Так я и думал, - усмехается отец. - На церемонии я хочу видеть счастливое лицо. Остальное я улажу.
Я проглатываю свою ненависть и выдыхаю послушное:
- Хорошо, отец.
Беспилотник останавливается на парковке рядом с другими.
Внутри меня ощущается бессильная злость, она дергается в желудке и пульсирует, как нарыв, почти вырываясь из моей кожи.
- Постарайся на этот раз ничего не просрать, - отец швыряет мне свой перстень. - Будем считать, что традиция соблюдена и я провел с тобой воспитательную беседу.
Он выбирается наружу, яркие вспышки фотокамер освещают салон, пока отец не хлопает дверью.
Я брезгливо беру в руки перстень, на ощупь он еще теплый. На золотой поверхности много трещинок, но изображение трилистника видно отчетливо, не смотря на почтенный «возраст» кольца. Когда-то мой прадед сказал мне, что сохранит его для меня и вот сейчас пришла моя очередь.
Я надеваю его на указательный палец, как требует обычай.
- Ты был ребенком, - вдруг говорит Клаус и я теряю контроль. Я чувствую, как он уходит из моего тела и сжимаю кулак, словно хочу удержать его в себе. Ногти впиваются в кожу. Сильнее. Больнее. Пока не отпустит. - Мне жаль, - что-то теплое ложится на мой кулак. Я опускаю глаза и вижу руку Клауса.
Он что, жалеет меня?
Эта мысль обжигает меня горячей волной стыда.
- Никогда больше так не делай, - я пытаюсь стряхнуть ее с себя, но Клаус удерживает меня. Осторожно и очень решительно, мышцы в моей руке расслабляются.
Я бросаю на него злобный взгляд, но не могу произнести больше ни слова и просто выхожу из беспилотника.
Вокруг много репортеров и корреспондентов. Дроны кружат в небе. Я улыбаюсь в камеры, переставляю ноги и веду себя точно так же, как всегда. Никто и не догадывается о «настоящем» Максе, что остался внутри меня. Я направляюсь к широкой лестнице, ведущей наверх, к небольшого строению, похожему на храм.
Пантеон.
Место, где произносят клятвы и проводят ритуал. Место для двоих. Его построили в форме трилистника. Всего три полукруглых комнаты и для каждой своё предназначение. Честно сказать, мне даже любопытно, что происходит за их стенами. Фотографы следуют за мной, пока моя нога не ступает на изрисованные узорами ступени.
Дальше я пойду один. На площадку пускают только родителей. Перворожденные не в счет.
Ярко горят фонари, освещая лестницу бледно-желтым светом. Ветер затихает, словно в предчувствии чего-то. На выложенной цветной плиткой площадке меня уже ждут. Я оглядываю присутствующих, но среди них нет той, с кем я действительно хочу поговорить.
В тайне, где-то глубоко внутри, я надеялся, что мама придет. В маленьком закоулке моего сознания, я нуждался в ней. Хотел, чтобы она была рядом. Я сдерживаю разочарованный вздох. Тата бросает на меня пытливый взгляд, но я стараюсь не смотреть на нее. Иначе она догадается. Иначе она поймет.
- Сынок, подойти сюда, - отец подзывает меня к себе. - Сенатор хочет сказать тебе несколько слов, - мое тело двигается как-то само собой, я просто делаю то, что и оно.
- Нам так и не удалось познакомиться поближе, - он протягивает мне руку, как и тогда, на стене. - Но Эмма так много рассказывала нам о тебе, - я механически пожимаю его ладонь.
Рассказывала обо мне?
- И мы не смогли больше сопротивляться вашему браку. – он опускает руку и поворачивается к молчаливо стоящей женщине.
Холодный взгляд ее темных глаз пронзает меня острым копьем. Она знает. Знает того, кто скрывается за маской. Меня настоящего. И я ей не нравлюсь. Проблеск недовольства мелькает в глубине их карего цвета.
- Я надеюсь, ты позаботишься о нашей дочери, - женщина подходит ко мне и подставляет щеку для поцелуя.
- Можете в этом не сомневаться, - отвечаю я с той же фальшивой улыбкой на лице. Наклоняюсь к ней и целую в напудренные щеки.
- Почему вы сегодня решили начать сжигать карантинные зоны? – спрашивает сенатор, обращаясь к отцу.
Я настораживаюсь:
- Мы начали очистку?
- Да, - он пожимает плечами. – Совсем скоро гибриды обретут дома и будут под присмотром. Мы сможем снести стену и начать строительство нового купола.
- Именно потому, я хочу как можно больше узнать о работе корпорации, - с энтузиазмом подхватывает сенатор. - И посетить «Ковчег».