Майк обернулся, сверкнув насмешливой улыбкой:
– Вот и всё, на что ты способна, Паркер?
Я помчалась за ним.
Меня охватило восхитительное чувство свободы, ради которого я и бегала каждое утро. Лишь в эти минуты меня отпускало напряжение и казалось, будто руки и ноги наконец поспевают за ритмом сердца. Если честно, я так и не смогла до конца прийти в себя после Дня независимости четвёртого июля, когда я стояла на тротуаре и наблюдала, как старички сгорают в волшебном огне. Тела извивались и лопались по швам (действительно по швам, так всё и было!), пока от них не остались лишь горстки пепла. В особенно жаркие ночи мне всё ещё слышатся их крики. Теперь, оказываясь поблизости от пруда, я невольно напрягаю органы чувств в ожидании нового нападения.
Видимо, такова плата за победу над злой ведьмой – после пережитого ты не можешь по-настоящему расслабиться.
И поэтому ты бегаешь.
Билли дремал на лежанке и не соизволил подняться, даже когда я вернулась и заметалась по дому, собираясь в школу.
– Увидимся, дружище! – Я погладила старого пса по голове и громко попрощалась с мамой, которая была в своей комнате.
– Пока, солнышко! – крикнула она в ответ. – Люблю тебя!
– И я тебя люблю!
С рюкзаком за плечом я выскочила за дверь. Майк, ожидавший меня на подъездной дорожке, осуждающе цокнул языком.
– Опять опаздываешь, Паркер. Второй раз за день!
– А ты заявляешься слишком рано, – огрызнулась я.
Он надвинул на глаза козырёк бейсболки.
– Как скажешь.
Только мы двинулись по Гуди-лэйн, как все четыре двери домов через улицу одновременно распахнулись, будто по сигналу. Мы с Майком замерли и уставились на прекрасных соседок. Каждая спускалась по ступенькам крыльца с такой грацией, словно её ноги не касаются земли. Две вышли из одного домика, и в итоге перед нами предстали, сияя приветливыми улыбками, целых пять леди в белом. Поймав взгляд серых глаз хозяйки бывшего жилища Беа, я вспомнила, как накануне она точно так же пригвоздила к месту Лекс.
– Доброе утро, – бархатистым и обволакивающим, как мёд, голосом, поздоровалась молодая женщина. – Я давно хотела познакомиться! Меня зовут Эбигейл.
Мама и бабушка Джейн на её месте обязательно бы подали руку для пожатия, но ладони Эбигейл оставались прижатыми к бёдрам.
Вблизи она была ещё красивее, и у нас с Майком ушла секунда, чтобы опомниться.
– П-привет, – выпалила я. – Я Куинн.
Я покосилась на друга, оцепеневшего с разинутым ртом, и треснула его по плечу.
– Майк, – вырвалось у него. – Я Майк.
Эбигейл вежливо кивнула. Затем быстро взмахнула кистью, подозвав остальных леди, которые шагнули вперёд и по очереди представились.
– Я Джейд, – сказала первая, изогнув бровь и слегка наклонив голову набок.
Большие золотые кольца в её ушах качнулись, и я на миг ослепла от солнечного блеска. Заметив это, Джейд хохотнула и наклонила голову в другую сторону. У неё была медного оттенка кожа и короткие выбеленные волосы, открывающие лебединую шею. Она, как и Эбигейл, не захотела обменяться с нами рукопожатиями и взяла под локоть другую молоденькую женщину, которая вместе с ней вышла из дома.
– А это Элеонора, – представила она.
Элеонора улыбнулась, но не проронила ни слова. У неё была бледно-розовая кожа и золотистые волосы с прямым пробором, обрамляющие лицо, как шторы. На ней и Джейд были короткие платья с расклешёнными рукавами, коричневые и чёрные ботинки оказались единственными тёмными пятнами в белом ансамбле. И они стояли очень близко друг к другу – гораздо ближе, чем остальные леди.
Элеонора наклонилась и прошептала что-то на ухо Джейд, и та, изящно запрокинув голову, засмеялась.
Я неуютно поёжилась, неуверенная, что – или кто – стало причиной веселья.
Мой взгляд сместился на следующую леди в белом. Она выглядела заметно младше Эбигейл, Джейд и Элеоноры.
– Я Бреа, – сузив карие глаза и поджав губы, сказала она. Затем скрестила на груди смуглые руки и окинула критическим взглядом мои джинсы и футболку. Её одежда тоже была белой, но повседневной, судя по гольфам, кедам и головной повязке.
– Я Кэми, – произнесла последняя дама, причём так тихо, что я едва её услышала.
– Громче, дорогая, – повысила голос Эбигейл, как мать, выговаривающая ребёнку.
Кэми расправила плечи, кашлянула и повторила, глядя мне в глаза:
– Я Кэми.
На ней были прямые белые джинсы и белоснежная майка. Кожа оказалась самой светлой и почти сливалась с одеждой. Я с изумлением отметила, что Кэми едва ли намного старше меня, но такого быть не могло: какой подросток станет жить в доме один?