«По ночам…»
По ночам,
когда никакими пинками тюремщика-морфия
не вогнать себя в одиночную камеру сна,
мучительно думаю,
кто Вы,
которая мне так остро нужна.
Может быть, Вы, –
восхитительная дегенератка,
выкидыш Города,
тончайшее кружево пороков и беспорочья,
воспитанный на Кузнецком элегантный зверь.
Или, может быть, Вы –
простая и чистая, как лист бумаги,
который я покрою
кляксами изысканнейшей извращенности,
ибо больше наслаждения развращать девушку
может быть только наслаждение
когда девушка развращает.
Впрочем, к рассвету,
когда метла зари прогоняет накопившиеся за ночь
нечистоплотные, как русский солдат,
мысли о женщинах,
я вытаскиваю из усталых извилин мозга
застрявшие крючочки вопросительных знаков.
Не все ли равно, кто Вы такая,
когда любовь может дать мне не больше,
чем стакан воды, влитый в бездну Ниагары.
И потом, –
жизнь человека – это магазин галантереи,
где в куче рухляди
спрятаны серые, незаметные клубки счастья;
человек всегда бросится на пеструю дешевку
и не найдет счастья.
Впрочем, к утру
и эти мысли кажутся глупыми,
как оперный певец:
ведь счастье, –
это омерзительное довольство собой
и всем миром,
и красивая женщина, дающая счастье,
скучнее даже научного журнала.
А днем,
высокомерный и замкнутый,
при встрече с изящной женщиной
не премину подумать, что, в сущности,
поэт отличается от женщины только тем,
что накладывает косметики на дряблую душу,
а женщина –
на дряблое лицо.
«Перелистнете книжку…»
Вы растрелили…
Перелистнете книжку
По страницам –
трепетным веткам души моей –
элегантными и пушистыми белками попрыгивают
блики ликов нежных.
Вот –
мелькнуло вакхическим пурпуром страсти
прелестное мясо.
Кольнуло. Улыбнулось. Исчезло.
Вот –
опал, найденный в пыли мостовой –
наивная пастораль наивной любви.
Вот –
капля крови отчаянного сердца,
обескровленного ужасом безлюбия.
Вот –
в саркастическом дожде
дырявый зонтик недвусмысленных двусмысленностей.
Это все я,
дьявольски многоликий и гибкий,
я –
актер и фанатик актерства,
у которого даже сердце напудренно,
манекен для просушки любвей, промокших
от девичьих обслезываний.
Все, вошедшее в «СЕРДЦЕ ПУДРЕННОЕ», появляется в печати впервые.
Эти дни
Стихи о мятеже
Книга отпечатана в типографии «Автомобилист» в ноябре тысяча девятьсот семнадцатого года в количестве двухсот нумерованных и двадцати именных экземпляров.
«В желтоватый…»
В желтоватый,
по краям замусоленный свиток
все, что будет, вписывает дедик старенький.
В ушах у дедика вата,
сгорбился – все над свитком сидит он
при тусклом свете фонарика.
Пишет перышком гусиным
о самом страшном – войне и смерти,
о самом нежном – тоскее по любви,
о самом злом и змеином –
ревности, всыпающей яд в глубь вин.
Ах, все, что он пишет – измерить ли?
И каждый раз
как дедику писать о революции
гусиное перышко дрогнет.
Дедик забудет, как писать он горазд,
дедик волнуется,
шевелит усами сумрачно и строго.
И на свитке длинном-длинном
чернеет круглая клякса.
Дедик с перышком гусиным
знают, чего в этом мире надо бояться.