Он ткнул в плечо воина.
— …и до самого локтя, чтобы выпустить гной. — Олдин покачал головой, взяв из рук Шерберы едкий отвар для промывания ран и щедро поливая им рану. Воин стиснул зубы, покраснел, но промолчал. — В твою рану заполз грязный червь. У тебя земляная лихорадка, воин. Каждый ребенок знает, что рану нужно промыть от земли, прежде чем накладывать повязку. Ты хочешь потерять руку? Я промою ее еще раз, тебе придется прийти утром.
— Ты по-прежнему болтлив, как девка с городского рынка, — не выдержал Прэйир у нее за спиной. — Акрай. — Его голос звучал резко. — Перевяжи меня. Раз он болтает, значит, справится один.
Ему все-таки была нужна ее помощь. Шербера по кивку Олдина поднялась и указала Прэйиру на свободный лежак чуть поодаль. Взяв чистое полотно, воду и целебную мазь, она вернулась и, опустившись подле своего спутника на колени, принялась за дело.
Рана Прэйира зажила бы быстрее, если бы он сразу позволил ей помочь ему. Он был силен, как огромный черный конь Фира, но бок был взрезан глубоко, а шли они каждый день, и ночь, и даже притом, что не ехали верхом в последние два дня, рана наверняка причиняла ему боль.
— Упрямец, — пробормотала Шербера себе под нос, обмывая рану и кожу вокруг теплой водой и оглядывая аккуратно наложенные швы.
Слава Инифри, все заживало. Она наклонилась и осторожно понюхала рану. Запаха нет, хоть вокруг швов еще и сохранилась краснота и плоть была рыхлая. Но это скоро пройдет.
— Все вы упрямцы: и ты, и этот воин. — Она по-прежнему не поднимала на него глаз, но продолжала высказываться, накладывая мазь. — Ждете, когда станет совсем плохо, когда упадете с лошади на песок, когда начнете гореть в земляной лихорадке…
— Акрай, я позвал тебя, чтобы ты перевязала меня, а не для того чтобы выслушивать глупости, — оборвал ее он.
Но теперь, когда он знал, ее робость куда-то исчезла. Шербера подняла голову и яростно уставилась прямо Прэйиру в лицо.
— Ты прекрасно знаешь, что это не глупости. Тебе следовало попросить меня.
— Моя рана хорошо заживает.
— Благодаря Олдину, а не твоему упрямству.
— Мои раны заживали и без помощи этого… — Он сдержался. Она даже удивилась. — И ты не очень переживала о них, когда фрейле приказывал мне научить тебя владеть мечом.
— Ты вызвался сам, — напомнила она.
— Ты могла отказаться.
— Я же сказала тебе, что никогда… — Настала ее очередь сдерживаться.
Шербера едва ли не шипела от злости, пока обрабатывала рану и накладывала повязку. Он отмахнулся от ее магии, отмахнулся от ее слов, отмахнулся от ее чувств.
Она имела право злиться.
Она поднялась с колен, поправляя рубицу, и уже открыла рот, чтобы сказать, что перевязка закончена и Прэйир может идти, когда он неожиданно удержал ее, ухватив рукой за запястье.
Не резко и не жестко, так, чтобы если она захотела, то смогла вырваться из его хватки. Шербера знала, что Олдин сейчас смотрит на них, как смотрят и другие немногочисленные раненые и лекарки, но не поэтому она послушно замерла, ожидая, что скажет ее спутник.
А именно потому, что в любой момент могла высвободиться и уйти.
— Фрейле сказал мне, чего ты хочешь.
Она смело встретила его взгляд.
— Он приказал тебе? Я хотела сначала поговорить с тобой сама.
— Я бы не стал тебя слушать
Ее глаза расширились от его честных слов. Пальцы, обхватившие ее руку, чуть расслабились и поползли к ладони, сжали и чуть приподняли ее руку, снова показывая — напоминая — и ей, и ему о том, почему Шербера не может держать меч.
— Как они это делали?
Она сглотнула комок в горле.
— Акрай. — Прэйир был непреклонен. — Мне нужно знать, как они это делали.
— Рукояткой меча, — сказала она еле слышно. — Сайам заставлял меня класть руку на камень, кто-то удерживал меня, кто-то прижимал к камню мою ладонь, а потом они ударяли по пальцам и…
— Ты не должна рассказывать об этом.
Шербера и не заметила, что рядом с ними стоит Олдин. Его фиолетовый взгляд встретил грозовой взгляд Прэйира, и ей показалось, что в палатке стало темнее и запахло молниями.
— Иди и займись делом, полукровка, — выплюнул Прэйир, но Олдин не сдвинулся с места. Его тонкая рука легла на плечо Шерберы, и голос, хоть и заговорил он тихо, зазвенел:
— Зачем ты спрашиваешь ее, воин?
— Затем, что мне придется сделать так же, — сказал Прэйир очень спокойно. — Или ты знаешь другой способ выправить сломанные пальцы, целитель?
Олдин ничего не сказал на это, хотя Шербера знала, что ему есть, что сказать. А сам Прэйир был так спокоен, что это ее даже пугало.
Было ли причиной то, что она ему сказала? Пожалел ли он — о, как она ненавидела это слово, как она ненавидела жалость к себе! — влюбленную в него акрай или просто решил подчиниться приказу, который не мог не исполнить?
— Не время и не место обсуждать это, — наконец сказал Олдин им обоим, оглядываясь на лекарок, которые старательно делали вид, что занимаются своим делом. — Ты голодна, Шерб?
— Кажется, да, — сказала она.
— Иди и поешь. Ты мне здесь больше не нужна.
И она покорилась снова.
Прэйир безмолвно сопроводил ее к палатке кашевара, у которой толпились усталые воины. Шербера взяла лепешку и несколько кусков жаренного на огне мяса, и они уселись на один из камней неподалеку и поели, не глядя друга на друга и не пытаясь притворяться дружелюбными.
— Ты остаешься со мной, — сказал он, когда она отпила из чаши крепкого медового вина, и Шербера удивленно посмотрела на него.
— Когда?
— Все время пути до города.
— Почему?
— Потому что я так хочу.
Кусок застрял у нее в горле. Шербера запила мясо вином и осторожно отставила полупустую чашу на камень рядом с собой.
— Это из-за того, что я сказала тебе?
— Это из-за того, что уже завтра ты не сможешь удержать своими сломанными пальцами и соломинку. До города еще три или четыре дня перехода, акрай. За это время твои пальцы заживут.
И Шира уйдет.
А потом, с наступлением новой луны, в городе будет объявлен отбор, и акраяр, не связавшиеся с выбранными спутниками, смогут обрести новых.
— Ты сделаешь это, — сказала она наконец, не зная, что именно имеет в виду.
— Я сделаю это, — ответил он, поднимаясь. — Я пришлю за тобой одного из этих никчемных мальчишек, акрай. Будь готова.
Глава 22
Шербере не впервые в жизни хотелось не подчиниться. Но впервые в жизни она одновременно так сильно желала и не желала сделать то, что было приказано.
Ее сердце было лошадью, поводья которой крепко держал Прэйир. Оно могло упираться, бить копытами и фыркать, но вырваться из хватки ему было не под силу. Ему хотелось ткнуться мордой в плечо хозяина и взять из его ладони сладкий корень чеплыжницы, коснувшись огрубевшей кожи мягкими губами, и одновременно — вздыбиться, показать норов и не дать так просто себя укротить.
Шербера не хотела быть женщиной, с которой Прэйир ляжет в постель только по приказу фрейле и для свершения клятвы. Ей хотелось, чтобы он сам пожелал ее — как пожелал ее Фир, поймавший ее в свои объятья по пути к палатке акраяр.
— Ты знаешь, — сказала она, все еще немного задыхаясь после страстного поцелуя, которым он ее одарил.
— Номариам будет удерживать меня в своей палатке, Шербера, — сказал он, проводя своей большой рукой вверх по ее телу и на мгновение чуть сжав ее грудь. — Только так я не убью Прэйира и не отправлю к Инифри половину лагеря.
Она погладила его по плечу, заглянула в красивое лицо, повинуясь неведомому ей доселе порыву, прикоснулась губами к груди там, где размеренно и медленно билось его сердце. Его зверь заворчал в ответ на эту ласку.
— Ты так много делаешь для своей недостойной акрай, Фир.
— Мое сердце принадлежит тебе, — сказал он так, словно говорил это много раз. Шербера замерла в его объятьях, и Фир тут же ухватил ее за подбородок и, подняв ее лицо, заставил посмотреть в глаза. — Я не жду ответа. Это только мои слова. Ты и так это знала, линло.