Несколько мгновений они сверлили друг друга взглядами. Шербера не пытаясь вырваться, хотя могла бы — и знала, что он отпустит ее сразу же, как почувствует сопротивление. Тяжело вздохнув, она попыталась взять себя в руки.
— Иногда мне хочется, чтобы я любила Фира, — сказала уже тише, но все еще зло. — Или Тэррика, или Номариама, или Олдина, только не тебя.
— Видишь, даже постельный мальчишка лучше меня, акрай, — сказал Прэйир ядовито, но она не поддалась.
— Он добрее и заботливее. Тэррик умнее и благороднее, Номариам спокойнее и рассудительнее, а Фир это просто Фир, как он есть, огонь в крови и ярость боя. Ты же — жестокий, высокомерный, вспыльчивый и постоянно злишься на меня так, словно я мгновение назад тебя оскорбила.
— Ты боишься… — он запнулся, и от выражения его глаз в ее животе что-то попыталось завязаться узлом. — Ты боялась меня. Ты считала меня таким же, как твои прежние хозяева.
— Я считала, — призналась она.
Прэйир неожиданно отпустил ее и, подняв афатр, зашагал к лагерю. Шербера со вздохом последовала за ним.
— Ты — лучший из воинов восходного войска, — сказала она, догнав его. Прэйир чуть замедлил шаг, чтобы она могла приноровиться, и они пошли к лагерю рука об руку: воин и его акрай, воин и его ученица, воин и женщина, которая его любила. — Сайам, мой спутник…
Она сглотнула комок в горле, но все-таки продолжила.
— Он был лучшим воином нашего отряда. Храбрый в бою. Идущий навстречу зеленокожей армии с гордо поднятой головой. Большой и ловкий, уверенный в своих силах и твердо знающий себе цену. Он был таким же, как и ты. И он очень хорошо знал предел, за которым раны акрай станут смертельными. И избивая меня, он каждый раз останавливался на волоске от этого предела. Это была их месть.
Прэйир не задал вопроса, но она знала, что нужно рассказать. Их шаги стали медленнее, пока Шербера говорила, и на его лице за время ее рассказа не отразилось ни намека на чувство, но она видела, что Прэйир слушает… и слышит.
— Тэррик знал, чего именно я боюсь. Он знал, что если бы первым был ты, я бы убила тебя, а потом бы умерла сама от проклятия Инифри. Я бы предпочла смерть страху. — Она не хотела видеть сейчас выражения лица Прэйира, а потому смотрела под ноги, на мерзлую землю, ставшую к ночи твердой, как камень. — Тэррик видит все, что происходит в войске, пусть даже и кажется, что это не так. Он спас меня, сделав своей акрай и отдав вам.
И теперь ее долгом было быть рядом с ним.
Но она была бы рядом и с Фиром, если бы тому нужна была ее магия. И с Номариамом, и с Олдином, который, когда она робко спросила его пару дней назад, улыбнулся ей уголком губ и сказал, что не нуждается в женщине так часто, как остальные ее мужчины.
Она остановилась, и Прэйир остановился тоже, и повернулся к ней, глядя в ее озаренное светом луны лицо.
— С тех пор, как мы связались, — выговорила Шербера через силу, — ты ни разу не был со мной.
— Не был, — сказал Прэйир в ответ, и голос его звучал задумчиво и отрешенно. Шеле чуть золотила кончики его приподнятых ветром волос, создавая вокруг головы ореол. — В краях, где я родился, женщин учат обращаться с афатром наравне с мужчинами. До войны у нас был сильный народ, самый сильный и свирепый в рифовой части Побережья, но мы платим за эту силу свою цену. Если чей-то ребенок рождается слабым, его уносят и оставляют умирать на берегу, потому что выхаживать значит тратить время без пользы. Оставляют только сильных, тех, которые будут цепляться за жизнь руками и зубами. Моя мать родила одну за другой трех слабых девочек после меня и моей старшей сестры, и мой отец убил их до того, как унести на берег, чтобы им не пришлось мучиться, пока их будут поедать живьем создания, выползающие из воды. Его считали мягкотелым.
— Я думала, что это легенды, — сказала она, содрогнувшись.
— Когда пришли зеленокожие, воины моей деревни убили всех детей, чтобы не пришлось отдавать их врагу, — продолжил Прэйир. — Мой отец был уже стар, когда взял мою мать, и покалеченная в бою рука не слушалась его. Мне пришлось убить свою младшую сестру самому. Ей было три Жизни.
Шербера еле слышно вскрикнула, прижав ладонь к губам.
— Мужчины моего народа не берут женщин силой, но все наши женщины сильны сами по себе. Ты слаба. В моем мире, если бы ты каким-то чудом выжила, ты бы и близко не подошла к полю боя. И ни один мужчина в здравом уме даже не задумался бы о том, чтобы дать тебе в руки меч.
— Если я стану сильнее, ты захочешь меня? — просто спросила она.
На какое-то мгновение ей показалось, что Прэйир потерял дар речи, а потом, совсем неожиданно, она вдруг взлетела в воздух и оказалась в его руках. Прэйир был большой и сильный, и Шербера вдруг отчетливо ощутила, насколько она в сравнении с ним маленькая и слабая. Он поднял ее так легко, словно она вообще не имела веса, так, чтобы они оказались с ним лицом к лицу, и два меча упали на песок с мягким стуком, когда их руки разжались.
— Я все еще не понимаю, зачем тебе я, Шербера. Я не благороден, не добр, не красив, не мудр и часто выхожу из себя.
— Все так, — согласилась она, думая о том, что еще немного — и поцелует эти сухие от ветра губы. — Но такова воля Инифри. И я ей не противлюсь, хоть и знаю, что ты меня не хочешь, Прэйир. Это ведь тоже воля Инифри.
Его темные глаза сурово смотрели на нее из-под густых бровей. И пусть Прэйир не был красивым, как Фир, в его лице не было нежности, как у Олдина, или зрелой четкости черт Номариама, или чуждой, но притягивающей взгляд благородности Тэррика, ей было все равно.
— Я же сказал, что ты глупа, как курица, акрай. Если бы я не хотел тебя, ничто в мире не могло бы заставить меня дать эту клятву.
— Тогда ты тоже глуп, раз отрицаешь это, — заявила она с неожиданной для них обоих дерзостью.
Близость Прэйира пьянила ее. Она чувствовала жар его тела под руками и своим телом, и знала, что он чувствует жар, исходящий от нее. Ее пальцы забрались в его волосы, жесткие от пыли и холодные от ветра, чуть завивающиеся на самом затылке, и чуть потянули, заставляя его упрямую голову отклониться назад.
— Так, значит, ты все-таки хочешь меня.
— Нет, ты даже глупее курицы, — процедил он сквозь зубы, но она чувствовала, как волнами окатывает его тело жар, чувствовала, как сжимаются его руки, видела, как темнеет и без того темный взгляд, став цвета зимнего неба, в котором нет звезд.
Небо.
Звезды.
Белая Мать.
Тэррик.
Шерберу окатило холодом, когда она поняла, что уже давно должна была быть в палатке фрейле.
— Отпусти меня.
Казалось, мгновение назад они не смотрели друг на друга так, что летели искры. Прэйир опустил ее на землю и разжал руки, и Шербера отступила на шаг, еще никогда не жалея так сильно о том, что сказала и сделала.
И что должна сделать и сказать.
— Мне нужно идти.
— Иди, — сказал он, не двигаясь с места
— Как все просто, — сказала она с горечью.
— Я — простой воин, а не мудрец, — Прэйир говорил без иронии, он просто говорил. — Урок окончен. Я тебя не держу.
— Да, я знаю, — сказала Шербера, и на этот раз ей уже удалось справиться с собой. — Я знаю.
Подняв меч, она развернулась и пошла прочь, чувствуя, как с каждым шагом ноги ее становятся все тяжелее и тяжелее.
Белая Мать уже протерла глаза и светилась на небе в окружении своих детей, и золотистая луна Шеле повернулась к ним своим тонким серпообразным лицом, с любопытством наблюдая, как бегут они все вместе по небу.
Ей следовало поторопиться с лечением, пока Тэррик не уехал на ночной обход.
Но так хотелось остановиться, вернуться, схватить Прэйира за грудки и трясти его, пока он не признается в том, что она ему небезразлична.
Она могла быть слабой, она могла быть глупой, одно она знала точно.
Она больше не намерена прятаться ни от Прэйира, ни от своей к нему любви.
Об остальном Инифри позаботится.