— Не надо…Майкл, что ты делаешь?
— Ты же хочешь этого, веснушка. Я не собираюсь тебя насиловать. Всего один поцелуй, да?
— Да…мой первый поцелуй… — со страхом и благовением выдохнула я, почти не заметив, как он скептически закатил глаза.
Я старалась не замечать, что он играет со мной. В каждом его движении я искала искренность. Я искала любовь. {Искала мечту.}
— Тогда поцелуй меня, не стесняйся. Никакого насилия. Ты должна сама это сделать, — снова подразнил он, слишком близко приближаясь к моим губам. Мое сердце уже, наверное, давно рассыпалось на части прямо в груди. Оно билось так быстро, что я даже уже не чувствовала его ритмичных ударов.
— Я не умею…, — снова захныкала я, борясь с ужасом внутри себя. Его губы и дыхание были так близко. Красивые губы — наверняка теплые и мягкие на ощупь. Я неуверенно прикоснулась к ним большим пальцем и убедилась в этом.
{Так приятно. Чувствовать мужчину. Своего первого мужчину.}
— Поцелуй меня, веснушка. Я по глазам вижу, как ты хочешь этого, — он снова вжался в меня своим членом и мой мозг последовал вслед за сердцем.
Я не чувствовала своего тела. Я стала словно желе, словно эфирное облако, растворяющееся в теплоте Майкла. В ощущениях, в чувствах к нему. Неоправданных, опасных чувствах к человеку, у которого нет ни одного положительного качества, за которое можно любить.
{Но мне казалось, что я любила.}
Я закрыла глаза и потянулась вперед…это было смерти подобно. Боже, мой первый поцелуй, которого я ждала годы, мечтала о нем ночами. И вот этот момент настал. Когда чего-то долго ждешь и оно наконец сбывается, всегда кажется, что это сон или игра.
Я потянулась и почувствовала его губы своими. Такие горячие. Полные, для мужчины. Медленно и нежно обхватила его нижнюю губу своими. Очень медленно и дрожа, испытывая внутри все оттенки страха, которые способен ощутить человек.
Мои губы трепетали — его были спокойны. Ладони Майкла на мне лежали твердо и уверено. Властно. Привычно. Так, будто он проделывал это десятки раз. Так оно и было.
«Я люблю драться и трахаться.»
Трахаться.
Слово совсем не подходящие под описание моих мечтаний с лепестками роз и свечами у кровати.
— Смелее, — потребовал он тихо-тихо, от чего я задрожала еще сильнее. Его голос был таким низким, хриплым. Прокуренным, если быть честной, но в этом я нашла сексуальность.
— Я…не могу, — по-прежнему с закрытыми глазами я просто держала свои губы у его лица. Мы дышали друг другу в губы, но мое дыхание было срывающимся, а его — ровным. {Плевать. Я подумаю об этом завтра.}
— Не зли меня, веснушка. Ведь я могу, — коротко произнес он, и тут на меня обрушился водопад из фейерверков и эмоций, которые заставили меня еще больше раствориться в Майкле. Я почувствовала его влажный язык у себя во рту, в горле, на губах…он целиком и полностью завладел моим ртом, жестко придерживая меня за подбородок, чтобы не вырывалась.
А я пыталась? Кажется…немного. Не потому что не хотела, а потому что боялась.
Его поцелуй был наглым, уверенным, дерзким — точно таким же, как и он. Демон за моим плечом возликовал, когда Майкл сжал мою грудь руками и углубил поцелуй, яростно посасывая мои губы и язык.
А ангел уже начал проливать слезы. Мои розовые очки так и не треснули, а только увеличились вдвое, заставляя меня закрыть глаза на ошибку, которую я собиралась совершить этой ночью.
ГЛАВА 2
[POV Мика. Настоящее.]
{Hanz Zimmer – First Step}
Первое чувство, которое я ощутила, когда пришла в сознание с закрытыми глазами, это боль. Не острая, а постоянная — такая, будто в моей голове от одного уха до другого проложили железную балку и теперь ритмично стучали по ней. От этого в ушах звенело и мир начал кружиться, еще до того, как я открыла глаза.
Веки я подняла с таким трудом, словно это было равносильно поднятию этой самой балки.
{Мама.} Мама сидит рядом с моей кроватью и зарывшись в лицо руками спит.
Я медленно оглядываюсь, пытаясь по кусочкам собрать свои воспоминания, но они рассыпаются на сложнейший пазл, который мне не сложить в одиночку. Минималистичный интерьер моей комнаты и множество проводков, приклеенных к моему телу, потрескивание работающих приборов…я в клинике, и я просто терпеть не могу этот густой запах лекарств повисший в воздухе.
Так пахнет отчаянье, безысходность. Я пытаюсь уловить в этом запахе надежду и шепчу:
— Мама…мам. Проснись.
— Мона! — она тут же дергается и убирает руки со своего лица. Я едва узнаю маму — всегда жизнерадостная и позитивная женщина, теперь предстала передо мной уставшей и изможденной, с глубокими синяками под глазами, без косметики. Я никогда не видела маму такой, и сразу же захотелось ее обнять, успокоить…сказать, что со мной все хорошо и я рядом. — Мона, ты очнулась…моя милая девочка, теперь все наладится. Ты пришла в себе. Господи, спасибо. Как ты себя чувствуешь?
— Болит голова, — все, что смогла выдавить я, разглядывая маму. Она переживала за меня, поэтому так выглядит. Память начинает по маленьким кусочкам собираться в одну знакомую картину.
Ник. Ссора. Примирение. Ночь, полная любви, и его слова. Наши планы на будущее…потом моя просьба и новая ссора. Мои опасения. {Я так хотела, чтобы он пообещал мне.} Глупая. А потом скорость, машина. Последнее, что помню — собственный крик и то, как он накрывает меня своим телом. Боль в ноге, маленькие осколки, врезающиеся под кожу. И всепоглощающая темнота.
Когда ни одного просвета в разуме. Или было что-то еще и я этого не помню…?
— Мам, я рада тебя видеть, — я стараюсь натянуть улыбку через боль. Но меня интересует только одно, несмотря на то, что я и правда скучала по маме. Они с папой давно перебрались в Техас — на свою родину, да и жизнь в Лос-Анджелесе слишком быстротечна для них. Мы с Домиником навещали их раз в три месяца, и этого хватало, чтобы вдоволь отведать маминой выпечки и съездить на природу с папой. — Мам, где Ник? Когда я его увижу? Мне нужно с ним поговорить. {Нужно попросить прощения…}
Мама, которая уже несколько минут грела мои руки в своих, вдруг оцепенела. Этот взгляд мне знаком — это выражение лица я часто изучала, когда просматривала фильмы, чтобы запомнить эмоцию. Я называла эту эмоцию «я не знаю, как рассказать тебе об этом.»
— Доченька, тебе нужно поспать. Тебе нельзя волноваться. Голова должна отдохнуть. Я позову врача, — она нажала кнопку, которая находилась рядом с моей кроватью, и вернулась, снова взяв меня за руки.
— Мам, просто скажи мне, что с Ником. Он еще не пришел в сознание? Что произошло…? Я плохо помню…Мам, скажи мне, — я вцепилась в нее мертвой хваткой, желая выудить из нее любую информацию о моем муже.
Ник…я должна поговорить с ним. Поцеловать. Обнять. Попросить прощения из-за того, что слишком давила на него. Только тогда мне станет легче и я не буду волноваться. Мы будем вместе идти на поправку. Было бы неплохо поселить нас в одной палате.
— Дорогая…поспи.
— Мама, скажи мне! Что случилось? Он еще не пришел в сознание, да? Скажи…скажи, что обещают врачи? Когда он очнется? Он принял удар на себя…я чувствовала это…скажи, мама.
— Дорогая… — ее нижняя губа дрожала, а пальцы ритмично сжимались на моей ладони.
— Он в коме, да? Мам…но ведь он очнется? Что они говорят? — я готова к самому худшему. {Доминик в коме.} Подключен к аппаратам жизнеобеспечения, но по-прежнему дышит. Его сердце бьется как прежде, и он обязательно очнется. Как только я приду в себя, я буду сидеть у его постели весь день и держать за руку.
Я должна быть с ним рядом в тот миг, когда он очнется. Я должна.
Я должна сказать ему, как люблю его. И что мне очень жаль, что я позволила нам эту ссору.
Мое воображение рисует страшные картины Дома: всего в синяках, прикованного к постели. Но живого. {Иначе и быть не может.}
– Ник…он погиб. Врачи не смогли его спасти. Никто не смог, — голос матери прозвучал, как автоматическая запись на пленке.