— Нападающий в футбольной команде, — удивленно ответила журналистка.
После того как Илья забрал у нее скрытый диктофон, она ожидала каких угодно вопросов, только не о футболе!
— Совершенно верно, — улыбнулся разведчик, — у тебя потрясающая эрудиция! Прошу тебя отнестись к моим словам серьезно и выполнить во время встречи с академиком два простых условия: во-первых, ни при каких обстоятельствах не упоминать имени Роберта Дрейка, твоего мужчины, — слегка поддразнил он Синтию. — Во-вторых, ничего не говорить о «мавританском» особняке. Ты в утренних новостях появилась на телеэкранах в доме Азаровых, будем считать, что там же и остановилась.
— Ты для этого просил меня задержаться у них сегодня ночью? — задумчиво спросила журналистка.
— Да, — лаконично ответил Илья.
— Так надо, — важным голосом неожиданно произнесла его жена и с беспокойством повертела головой по сторонам, осматривая улицу сквозь тонированные стекла.
Синтия удивленно проследила за ее маневрами.
— Можно продолжать, — заговорщицки прошептала юная Мата Хари сибирской закваски, обнаружив на оживленных тротуарах столько людей, что шпионам там просто некуда было бы затесаться.
Илья с нежностью привлек к себе своего ненаглядного агента и поцеловал в щеку.
Синтия улыбнулась.
— Это все твои условия, Илья? За этими двумя исключениями я могу говорить с академиком о чем угодно?
— Разумеется, — воскликнул разведчик. — Не знаю, как там у вас в Канаде, — добавил он, заводя двигатель, — а у нас в России — полная свобода слова! Правда, не для всех…
Владимир Петрович Добродеев встретил гостей на пороге своего дома и, улыбаясь, обнял Елену, молча бросившуюся ему на шею.
Слегка отстранив от себя свою крестницу, академик взглянул в ее счастливое лицо, и на глаза ученого навернулись слезы. Он расцеловал юную женщину, снял очки и стал взволнованно протирать их носовым платком.
Чуть больше недели назад на семнадцатом дне рождения Елены Владимир Петрович произнес тост, в котором с грустью предрек ей скорое взросление. Но несмотря на всю свою гениальность, ученый и предположить не мог, что на этот неизбежный процесс дочь его любимого ученика затратит всего несколько дней!
— Простите, ради всего святого, — виновато произнес академик, взглянув на журналистку, с улыбкой наблюдающую трогательную сцену. — Я ведь с этой юной леди познакомился еще семнадцать лет назад на пороге родильного дома, когда она была этакой важной крохотулькой в конверте для новорожденных!
Добродеев прижал к себе свою сияющую крестницу левой рукой, а правую протянул Синтии. Илья коротко представил ему журналистку.
— Я горжусь тем, что мне посчастливилось познакомиться с великим ученым, — почтительно улыбаясь, произнесла Синтия Тейн, — и у меня к вам огромная просьба, Владимир Петрович: пожалуйста, обращайтесь ко мне по имени и на «ты».
— С удовольствием, Синтия! — воскликнул академик. — Но и ты уважь старика: не произноси больше словосочетание "великий ученый"! Оставим его для эпитафии…
— Непременно уважу, — пообещала журналистка. — А где этот старик?
В самом радужном настроении Добродеев провел гостей в столовую и усадил за накрытый круглый стол. Вся его немногочисленная прислуга на этот вечер была отпущена, о чем академик с Ильей условились еще днем.
Обязанности хозяйки охотно взяла на себя Елена. Она успевала ухаживать за всеми, менять блюда и приборы и участвовать при этом в общем разговоре. Любуясь своей крестницей, легко и непринужденно делающей сразу несколько дел, Владимир Петрович заметил:
— Семнадцать лет назад, когда Светлана вынесла свою дочь из родильного дома на свет Божий, я сразу предположил, что из этого серьезного спокойного человечка вырастет настоящая красавица! Хотя гипотеза была не весть какая сложная: достаточно было посмотреть на ее родителей, чтобы не ошибиться!
"Настоящая красавица" ответила ему горделивой улыбкой, академик вздохнул и продолжил:
— Я никогда не сомневался, что, повзрослев, Елена станет кому-то великолепной женой! Она стала тебе великолепной женой, Илья?
— Разумеется, — улыбнувшись, пожал плечами супруг великолепной жены, — другой женой она просто быть не может!
— Вот именно, не может! — воскликнул академик. — Она не может не стать и прекрасной матерью! Как ты думаешь, Лена, ты станешь прекрасной матерью?
Великолепная жена и прекрасная мать склонила голову, озабоченно посмотрела на свой, почему-то пока еще плоский живот, на всякий случай его потрогала и важно покивала головой.
— Что я говорил?! — воскликнул Владимир Петрович. — Она станет прекрасной матерью!
Илья посмотрел на жену с нежностью, а Синтия от всей души простила ей на вечные времена свой «пожилой» возраст!
— И сегодня утром я вдруг сделал вывод из теленовостей, что тринадцать лет назад слегка подшлепнул пониже спины будущую Первую леди нашего государства, когда она гонялась за моим котом, размахивая моим же микроскопом!
Владимир Петрович в нарочитом ужасе прижал ладони к вискам; Илья и Синтия, потрясенные совершенным когда-то кощунством, воздели очи горе; будущая Первая леди весело рассмеялась!
— Из-за какого-то допотопного микроскопа! — раскачивая головой, причитал академик. — Как у меня рука не отсохла!
Елена порывисто встала из-за стола, подошла к Добродееву, обняла его сзади за шею и поцеловала в щеку.
— Не торопись меня прощать! — покаянно воскликнул академик, прижав к себе ее руки и обратив к ней смеющиеся глаза. — Как следует из твоего заявления, которое ты сделала час назад в программе «Прорыв», я совершил куда более тяжкий грех: когда тебе было чуть больше года, я приобщил к христианской религии русскую православную Богиню!
— А разве после крещения я не стала православной христианкой? — садясь на свое место, с любопытством спросила Елена.
— Увы, милая, — вздохнул академик, — православная вера и христианская религия — суть вещи разные. Синтия тебе это лучше меня объяснит!
— Православная вера — не религия, — внимательно глядя Елене в глаза, заговорила журналистка. — Она основана на законах Вселенной, ощущается сердцем и разумом! Православие — русская разновидность ведизма, общего для всех арийцев. Все белые люди — потомки ариев: русские, украинцы, французы, англичане, немцы, сербы, словаки…. И все арии — прямые потомки наших общих Богов!
— Ведизм! — воскликнула Елена, взглянув на мужа. — Ты поэтому вчера назвал себя "ведающим"?!
— Да, — признался Илья. — Кстати, слово «ведьма» происходит из того же корня, что и ведизм, и означает «ведающая», знающая женщина. Поэтому если я когда-нибудь назову тебя ведьмой, не вздумай швыряться в меня посудой, просто гордись!
— «Просто» гордись, «просто» не ревнуй… — произнесла Елена, подозрительно взглянув сначала на своего мужа, потом — на журналистку. — А если я «просто» согрешу?
— Каждый человек обладает свободой воли, — заговорил Добродеев, обеспокоено взглянув на помрачневшего Илью, — в том числе и твой муж. Так что ты уж лучше не греши: потянется ниточка — не оборвешь!
Елена вспомнила, что предложив ей руку и сердце, Илья обещал сделать ее не только счастливой, но и свободной. Вспомнила, что сама же пообещала ему пользоваться этой свободой разумно. Она оценила слова своего крестного, твердо усвоив, что ее муж — тоже свободный человек, и выбросила из головы щекотливую тему!
— Синтия, а ты тоже "ведьма"? — спросила она с интересом.
— Еще какая! — улыбнулась рыжеволосая красавица, с удовольствием вспомнив, что так однажды ночью назвал ее Роберт, выкрикнув это слово в пароксизме страсти.
— Тогда «поведай» мне, почему русские христиане называют себя православными?
— До семнадцатого века они называли себя правоверными христианами. В семнадцатом веке патриарх Никон реформировал церковь, причем, сделал это исключительно просто: украл коренное русское слово «православие» и приставил его к названию религии, чуждой вашему народу. Получилась совершеннейшая чушь — православное христианство!