— Иди туда, никуда не сворачивая, — сказал водяной, вытянув руку и указав в нужном направлении. — Когда дойдешь до березовой рощи, поверни направо, так ты доберешься до своих.
Монах кивнул водяному и уже собирался уйти.
— Ты забудешь обо всем, что видел здесь.
Услышал он за собой, обернулся, но водяного и девицы и след простыл. Только круги на поверхности озера подсказывали, что там, в глубине, что-то есть.
Начинало светать. Серванас пошел, куда указал водяной и действительно скоро вышел к монастырю. Всю дорогу он не замечал, как его правая рука от плеча и до кисти окрасилась багровой кровью, запачкав рясу, не обращал он внимания и на то, как щиплют раны на шее. Серванас вернулся в монастырь, никем не замеченный прошел в келью и сразу уснул.
Его нашли у себя в койке без сознания — впервые он не вышел к заутрене и пропустил службу. Под кроватью лужей растеклась запекшаяся кровь. Когда с него, почти бездыханного, сняли рясу, которая была вся измазана грязью, илом и кровью, монахи в ужасе застыли над телом своего брата. На шее Серванаса было несколько колотых ран, а на правом плече ровным полукругом красовался страшный след от чьей-то челюсти, зубы которой так аккуратно вошли в его кожу, что можно было сосчитать количество клыков.
Чудом выживший, Серванас позже сказал, что на него напал медведь, и с тех пор наотрез отказывался ходить в лес, сдержав это обещание до самой своей смерти.
Отец Вергий кончил рассказ. Лафонтены так заслушались, что не заметили, как остыл их чай. Конечно, монах опустил некоторые кровавые подробности, чтобы не портить аппетит господам и не травмировать хрупких женщин.
Лея и Леда переглянулись с матерью. Обычно они молча присутствовали на обедах и первыми не начинали разговор с гостями, и уж после такой жуткой истории, они тем более не понимали, как им себя вести. Отец Вергий, смутившись от воцарившегося молчания, даже подумал, что зря решился им это рассказать. Люди-то серьезные, знатные, что за байки он тут несет?
Первой молчание нарушила баронесса.
— Я ничего не хочу сказать плохого про покойного отца Серванаса, но… — она пытливо посмотрела на Вергия. — Отец Серванас, случайно, в ту ночь не был… как бы это помягче выразиться…
— Под бадягой, — закончил за нее муж.
Барон всегда называл вещи своими именами и предпочитал говорить без эвфемизмов. Когда тесно живешь и работаешь с крестьянами, подобное светское общение уходит из обихода даже среди людей высшего круга.
— Когда крестьяне отмечают какой-нибудь свой праздник, обильно запивая радость самогоном, им и не такое мерещится.
Баронесса сердито поджала губы, хоть бы муж не ляпнул еще чего, а то Вергий обидится и еще откажется венчать Лею с Йоханом. Ей было очень важно, чтобы браком их сочетал именно Вергий, он был для баронессы образцом чистой веры, и благословение такого приятного, обаятельного священника точно сделает брак ее дочери крепким и надежным, а, главное, плодородным.
Барон заметил грозный взгляд жены и принялся за поедание черничного пирога, который как раз принесла служанка и разрезала на пять кусков.
Но отец Вергий не обиделся. Наоборот, он улыбнулся и звонко засмеялся. Лея и Леда, подхватив общую веселость, тоже захихикали.
— Вы не поверите, но я подумал о том же самом, когда услышал это, — священник утирал салфеткой выступившую от смеха слезу. — В оправдание отца Серванаса могу сказать, что он никогда даже капли горячительного в рот не брал, и достаточно презрительно относился к пьянствующим.
— Да, это я тоже припоминаю, — сказал барон, с нескрываемым удовольствием уминая сыпучий масляный пирог. — Пару лет назад он отказался отпевать крестьянина, который упился до смерти, пьяный пошел в лес и потом его вынесло на берег под утесом.
— Давайте не будем об этом! — баронесса возмущённо повысила голос. — Такие темы не надо обсуждать за столом. Тем более, у нас сегодня праздник, — напомнила она собравшимся.
Леда уже порядком подустала от застолья, слушать разговоры старших было утомительно, тем более что их с сестрой мнения никто не спрашивал, и как поддержать разговор, она не знала. Девушка устало выдохнула и хотела было попросить у матери разрешения покинуть столовую, как вдруг внимание ее привлекла сестра. Лея, выпучив глаза от удивления, с приоткрытым ртом слушала диалог отца с монахом, которые несмотря на просьбу баронессы, продолжали обсуждать мистические события в деревне за последние годы. Она была полностью погружена в их рассказы, не обращая внимания ни на что вокруг, Лея будто впала в какой-то транс. Чай, который ей подлила служанка, и пирог были не тронуты.