— Чтобы заглушить крики ребенка, — пояснила Иезавель.
По мере того как к процессии присоединялись все новые и новые участники, барабаны звучали громче и громче.
— Как отец и мать выносят это? — спросила я.
— Абсолютно спокойно, иначе бог будет недоволен.
Когда толпа подошла к святилищу, люди начали становиться на колени перед медным изображением божества. Оно имело туловище человека с бычьей головой и вытянутыми вперед человеческими руками. В чреве бога жрецы поддерживали огонь, подкладывая туда угли.
Иезавель вышла вперед и обратилась к Ваалу с такими словами:
— Мы принесли дитя для очищения в огне — в огне, который есть жизнь, смерть и перемена. Даруй ему бессмертие, как ты даруешь Бессмертие нашему легендарному городу.
После этого она вручила родителям отвратительно ухмыляющиеся глиняные маски. Отец и мать надели их. Я представила на их месте себя и Алкея, собирающихся принести в жертву нашего первенца, и едва не потеряла сознание. Маленькая маска была предложена и ребенку, который попытался оттолкнуть ее крохотными ручонками. Последовали бесконечные молитвы и просьбы, во время которых плач младенца не утихал. Это зрелище и эти звуки были невыносимы. Когда все-таки я решилась поднять глаза, кричащий младенец уже был в руках бога, раскаленного докрасна. Мой пустой желудок готов был вывернуться наизнанку.
В животе первый раз стукнула ножкой Клеида. Небеса, казалось, упали в море, и колени мои ослабли. Хотя желудок был пуст, меня вырвало. До этого момента плод внутри меня был не больше чем представлением. Теперь он стал ребенком, а я — его матерью. Я подумала, каково это — родить дитя, чтобы предать его огню.
Я оперлась на Праксиною, голова у меня кружилась.
— Почему ты позволила мне приехать сюда? — спросила я ее.
— А как я могла тебя остановить? — сказала она. — Как только появляется возможность ускользнуть от Керкила, ты не можешь противиться искушению!
— В следующий раз воспротивлюсь, — пообещала я.
— Это ты сейчас так говоришь, — возразила Праксиноя. — Но я тебя слишком хорошо знаю.
Эта картина — ребенок, пожираемый пламенем, — снова и снова вставала у меня перед глазами. Казалось, что огонь пожирает меня. Теперь ребенок в моем чреве словно бил мне прямо в сердце.
— Потрогай, — сказала я Праксиное, прижимая ее руку к своему животу.
Праксиноя почувствовала удар крохотной ножки. Слезы навернулись ей на глаза.
— Ах, Сапфо! — сказала она.
— Я поведаю тебе одну тайну, — сказала Иезавель. — Может быть, тебе станет легче. Родители подменили своего ребенка на ребенка рабов, захваченных во время набега на большую землю. Все создано огнем и в огонь возвратится. Пламя только очистит дитя. И это большая честь — быть скормленным Ваалу.
— Рабы могут работать за своих хозяев, — заметила Праксиноя. — Но умирать за них не входит в их обязанности.
Она зло посмотрела на Иезавель.
— Вселенная сотворена из огня и возвращается в огонь, — ответила та. — Поэтому не стоит слишком привязываться к жизни.
— Это относится ко всем или только к рабам? — с вызовом спросила Праксиноя.
— Она всегда ведет себя так дерзко? — спросила Иезавель. — Я бы на твоем месте не стала это терпеть.
— Праксиноя может говорить все, что думает, — ответила я.
— Тогда поостерегись. Ты можешь вскормить змею у себя на груди.
Я оставила это предупреждение без ответа.
— Боюсь, твой бог не вдохновляет меня, — сказала я Иезавели позднее.
— На твоем месте я бы говорила потише, — ответила она. — Он все слышит.
— Я не могу любить бога, который требует сжигать детей.
— Неужели ты не приносишь жертв своему богу?
— Я возношу хвалу Афродите своими песнями, возжигаю в ее честь благовония, плету венки. Она никогда не требует крови.
— Это пока, — не согласилась Иезавель. — Возможно, ты еще не знаешь ее как следует. Мой опыт подсказывает мне, что боги капризны и требуют умиротворения. Мы столетиями приносили им в жертву наших детей. Потом стали заменять их на детей рабов, и остров продолжает процветать, но, возможно, мои соплеменники обманывают сами себя. Ваалу известно все. Возможно, мы рискуем жизнью, играя в такие игры со всевидящим богом.
Я часто вспоминала этот разговор в течение следующих месяцев, когда становилась все пузатей и пузатей. Подменила бы я свою кровинушку младенцем-рабом? Неужели я такая же лицемерка, как те островитяне? Этого я не знала. К счастью, Афродита больше не требовала человеческих жертв… Или я была так наивна в то время. Мы с Праксиноей вернулись в Сиракузы по сверкающему морю. Дул благоприятный ветер, и обратный путь мы проделали гораздо быстрее. На борту корабля я постоянно думала об Алкее. Мысленно я много раз писала ему со времени получения от него письма, но так и не отправила. Все, что мне хотелось написать, казалось таким глупым. Каждый раз, когда я брала тростинку и папирус, меня охватывал страх. Как мне сообщить ему о грядущем отцовстве? Эта новость была слишком важной, чтобы сообщать ее письмом. Ее бы прошептать на подушке. Я вспоминала, как мы занимались любовью, и тосковала по нему. Праксиноя гладила мою спину, а я думала об Алкее. Я не говорила ей, о чем думаю, но она наверняка догадывалась.