Позже в адрес редакции пришло не одно письмо. Писали ученики школы, где училась Машенька, взявшие шефство над огородом Старцевых, писали девушки-трактористки и горняки шахты под Прокопьевском, бравшие на себя обязательства перевыполнить план. Несколько девушек-патриоток, добившись отправки на фронт, прибыли в часть, где служила Машенька, чтобы заменить подругу, павшую на боевом посту.
Но откуда столько людей узнали о маленькой Машеньке? Это ответственный секретарь газеты майор Хмелев переслал материал о героине секретарю Прокопьевского горкома ВЛКСМ. Очерк о Марии Старцевой был опубликован в местной печати, городское радио передало песню о Машеньке Беленькой. И скоро под рубрикой «По следам опубликованных материалов» наша газета могла сообщить, что решением Прокопьевского горисполкома Первый Трамвайный переулок, где родилась и выросла Мария Старцева, отныне носит ее имя, что о короткой славной жизни патриотки рассказывают учителя окрестных школ, что поставлен вопрос о сооружении памятника героям-прокопьевцам в городском молодежном парке...
— Смотри, что может сделать газета! — говорил Саша Тихонов, читая очередное письмо из тыла. — Это тебе не частная благотворительность.
Но не только газетный лист, обладающий чудесной силой убеждения, способствовал посмертной славе Машеньки. И не песня о санитарке была виной тому, хотя наш фронтовой композитор старшина Леонид Шохин написал задушевную музыку, в которой слышались и шелест веток под ветром и весенняя капель. Это Родина-мать не забыла свою дочь, навечно вписав ее имя в список бессмертных!
Кончилась война, разлетелись по стране друзья-корреспонденты, встречаясь отныне на новом «направлении главного удара» — стройках плотин, городов и заводов. Александр Тихонов вернулся на родной Дон, работал в районной газете, выпустил не одну книгу о подвигах героев Великой Отечественной войны. Сам Шолохов, его великий земляк, похвалил повесть молодого автора, посвященную рядовому солдату Антипову.
Мы с Тихоновым изредка переписывались. Была у нас мечта: в летний отпуск проехать на машине по местам, где проходила наша армия, посмотреть, как преобразилась родная земля, посетить могилы павших товарищей. Но трижды поездка откладывалась то по вине одного, то другого: всегда находилось какое-нибудь дело, казавшееся более важным.
Как-то я собрался в отпуск на Рижское взморье. За Ржевом по обе стороны пути потянулись заросшие травой окопы, в круглых воронках от бомб стояла темная болотная вода, ржавели обрывки колючей проволоки на покосившихся кольях у железнодорожной насыпи. Здесь когда-то прорывали оборону врага части славного 2-го Прибалтийского фронта.
Я курил, стоя у окна, вспоминал былые бои и людей, с которыми мне приходилось встречаться в этих местах. Перед самым рассветом поезд долго простоял на какой-то станции. «Пустошка», — прочел я на белой доске, прикрепленной к фасаду нового здания станции. Что-то словно подтолкнуло меня, я быстро собрал вещи и спрыгнул на ходу. Проснувшиеся соседи с удивлением смотрели мне вслед.
Сдав чемодан в камеру хранения, я вышел на укатанное до глянцевого блеска шоссе. Навстречу мчались колхозные грузовики с бидонами молока и ранними овощами. Высоко в небе прошел самолет, оставив после себя тонкий дымный росчерк. (А тогда не было вокзала, и по разбитой дороге безостановочно шли колонны машин со снарядами, и если из-за облаков вываливался самолет, то нужно было ждать разрыва бомбы.)
Заскрежетав тормозами, на шоссе остановился грузовик.
— Подвезти, браток? — предложил шофер с обожженным ветром лицом и гривой седеющих волос.
— Фронтовик? — спросил я, садясь с ним рядом.
— Вопрос... Далеко едете?
— В деревню Ершово.
— Небось лен смотреть? К нам нынче много обследователей из области ездит. Лен действительно на славу удался.
Он высадил меня посреди деревни Ершово. Бревна новых домов еще не успели потемнеть от дождя и времени. Из окон посматривали любопытные лица. Я вышел на западную околицу деревни.
Отсчитав триста шагов по шоссе, я свернул вправо к лесу. Еле заметная тропинка вела к опушке. Вот и высокая береза, под ней могила, укрытая шатром ветвей. Пробившийся сквозь редкую листву луч солнца осветил розовый камень памятника, золотую звездочку над ним. На мраморной доске была выбита надпись: