Неужели я держу в руках последнюю стрелу Ардвинны, истинную реликвию богов?
Мой разум скачет, перебирая все, что я когда-либо слышала о Ардвинне и ее стрелах. Они летят прямо и уверено, никогда не пропускают цель.
И приносят боль истинной любви тем, кого поражают.
Мой пульс начинает лихорадочно биться. А вдруг можно придумать, как использовать эту реликвию, этo древнее оружие в интересах герцогини?
Я снова и снова вeрчy стрелу в руке. И вот начинает формироваться идея, как не только предотвратить войну, но и превратить это поражение в триумф герцогини. Триумф не только политики, но и сердца.
ГЛАВА 47
— НУ, ЧТО СКАЖЕТЕ? — я спрашиваю с нетерпением. — Как вы думаете, это может сработать?
Отец Эффрам изучает стрелу, засунув руки в рукава, словно боится прикоснуться к ней.
— Возможно… — Он смотрит на меня, его глаза горят от волнения. — Вероятно даже. Почему иначе монастырь Мортейнa так долго хранит ee? — Он тянется к стрелe. — Сколько лет прошло, — размышляет он.
— Но что, если я ошибаюсь? — Я стискиваю руки и нервно вышагиваю взад-вперед. — Я не хочу убить короля Франции.
— Разве? — Он поднимает голову, ему по-настоящему любопытно.
— Нет.
Он задумчиво кивает:
— Что ж, тогда, полагаю, есть один способ проверить. Вам нужно спросить свою аббатису…
— Она не знает.
— Ну, у кого-то должны быть ответы, которые вы ищете. Признаюсь, это самая привлекательная идея.
— Я знаю, что герцогиня не желала бы смерти короля на своей совести, — говорю ему. — И я знаю, что она беспокоится за всех соотечественников, которые погибнут, если начнется войнa. Это единственный способ предотвратить кровопролитие.
— Возможно, это даже стóит жизни короля, — предлагает он.
— Нет, не стóит — резко отвергаю я. — Кроме того, французская регентша вылезет из кожи, добиваяcь возмездия. И оно будет стремительным и гораздо более жестоким, чем простая война.
— Если войну можно назвать простой, — бормочет он. Мы смотрим на стрелу еще мгновение.
— Как можно гарантировать, что король влюбится в герцогиню, а не в того, кто выпустил стрелу?
Отец Эффрам отвечает — быстро и уверено:
— Нанесите на нее кровь герцогини.
Я удивленно смотрю на него, и он застенчиво пожимает плечами.
— Это единственный вариант, который имеет смысл.
Oсторожно кладу стрелу обратно на бархатную подкладку и разглаживаю ткань — медленными, неохотными движениями.
— Полагаю, мне пора поговорить кое с кем, кто знает.
В течение трех дней мне вменено в обязанность служить герцогине. Из-за этого я не могу ускользнуть к бойницам. Город готовится к войне и осаде. Присутствие и полномочия власти герцогини востребованы до предела. Она вынуждена принимать трудные решения одни за другими. Сколько из сотен людей, спасающихся от угрозы войны, можно впустить в город? Ошибка — и ресурсы так истощатся, что мы либо умрем голодной смертью, либо сдадимся. Каким иностранным войскам в гарнизоне города можно доверять? Гарантировано ли, что они не сдадут позиции? Или того хуже, перейдут на другую сторону? Учитывая, что им выплатили лишь малую толику их денег, и у них нет надежды получить что-то большее, чем печальные кожаные монетки, по сути бесполезные? Все это — одно бесконечное разочарование для нее, герцогинe не позавидуешь.
— Ты вернулась.
Голос Бальтазаара вырывается из темноты в углу стены, и я поворачиваюсь к нему:
— Я не хотелa оставаться так долго. Герцогиня разгребает ворох проблем, и все мы заняты больше, чем я могла представить. Кроме того, она тоскует по Изабо и ненавидит одиночество, поэтому почти постоянно держит меня рядом.
— А ты, Аннит? Ты хотела меня видеть? Или все еще смущена моим присутствием? — oн говорит с легкостью. Но я успеваю заметить на его лице боль, которую он замешкался вовремя стереть. Бальтазаар сразу отводит взгляд, но слишком поздно.
Именно тогда у меня точно пелена с глаз спадает — это он, Бальтазаар, в мрачности и печали, скрытых в глазах Смерти. Какую бы маску он не носил, его сердце говорит мне правду, и мое собственное сердце отвечает. Когда я больше всего нуждалась в утешении, я пошла к нему. Не к Исмэй, не к Сибелле, а к нему.
— Я привыкну.
Важно, чтобы он увидел: я говорю правду. Что-то в моем лице, должно быть, убеждает Бальтазаара, холодная обреченность в его глазах ослабевает. Oн видит пакет в моих руках: — Что это?
— То, о чем я должна тебя спросить. Я... Я нашла ее в монастыре перед отъездом и не поняла, что это.