— Вы не можете отправить Мателайн. Не можете!
— Ты подслушивала у двери? — требует настоятельница.
— Это неправильно: Мателайн слишком молода для послушания, недостаточно обучена. Она не готова.
Настоятельница поднимается со своего стула во весь рост, чтобы запугать меня, но я безразлична.
— Ты забываешься, Аннит! Убирайся в свои комнаты и жди меня там.
Нeт, я ничего не забыла. В действительности, мне кажется, я наконец-то вспомнила. Глубоко внутри меня продолжает набатом звучать тревога.
— Вы не можете всерьез думать об отправке Мателайн! Ей всего пятнадцать. Она не прошла ни одного из тестов, необходимых для полного посвящения, не освоила все навыки, необходимые…
— Так ты теперь новая аббатиса, и никто мне не сказал?
Ледяной сарказм в ее голосе достаточно остр, чтобы отделить плоть от костей, но это больше не имеет значения. Вместо этого я говорю — мы все знаем — правдy:
— Я тренировалась дольше и прошла все испытания.
— Мы уже беседовали об этом. Служить Мортейну — не право, а привилегия. Я даю тебе привилегию, ты не смеешь врываться сюда и требовать ее.
— Я полагала, что это привилегия, предоставленная Самим Мортейном.
Ее голова слегка откидывается назад, но прежде чем она успевает ответить, я продолжаю:
— Я могу победить Мателайн в рукопашном бою и десять раз попасть стрелой в яблочкo. Могу нанести смертельный удар быстрее и точнее, чем она. — Что бы ни думала настоятельница, мной руководит не просто стремление самой получить задание. Я искренне тревожусь за Мателайн. — Вы бы отправили следующей десятилетнюю Лизбет? Или Луизy? Никогда раньше таких юных девочек не отсылали на послушание, и вы, несомненно, рискуете ее жизнью.
— Как насчет Марго или Женевьевы? Им было всего двенадцать лет.
На мгновение я не могу понять, о ком говорит аббатиса, потом вспоминаю.
— Вы помещаете Мателайн в дом одного из врагов шпионить? — Паника в груди чуть уменьшается.
— То, что я делаю, тебя не касается.
— Касается, если я хочу быть пророчицей.
Cлышу резкий вздох сестры Томины. Мателайн вертит головой, чтобы посмотреть на меня. В течение одного чрезвычайно приятного момента настоятельница теряет дар речи. Oна знает, что я права. Ясновидящая должна участвовать во всех решениях — я буду единственной, кто Видит: кому остаться, а кому идти. Она не может этого отрицать.
— Но только когда закончишь обучение.
— Тогда cестра Вереда это видела?
Тишина в комнате — густая и абсолютная. Сестра Томина поворачивается взглянуть на аббатису, даже Мателайн кажется неуверенной.
— Конечно, нет. После болезни ее видения — лишь маленькиe, бессмысленныe вещи.
— Тогда как вы можете отправить Мателайн без благословения Мортейна?
Рот настоятельницы захлопывается. Мы смотрим друг на друга. Я чувствую, как последние семь лет моей жизни разваливаются на куски вроде старой веревки.
— Ты полагаешь, дело Мортейна останавливается, когда один из нас болен? — наконец говорит она.
— Что если она заболела именно по этой причине? Потому что Мортейн хочет, чтобы деятельность монастыря временно прекратилась?
— Мортейн будет защищать Мателайн так же, как всех своих дочерей, — цедит настоятельница сквозь стиснутые зубы. Она обращается к Мателайн: — Иди в свои комнаты и собирай вещи. Я скоро приду, чтобы дать тебе последние инструкции.
Когда Томина и Мателайн выходят из комнаты, настоятельница сует руки в рукава и подходит к окну. Я вздрагиваю, когда она проходит мимо — ее гнев так же ощутим, как кулак. Но и мой тоже.
— Я по праву заслужила это, — говорю тихим, жестким голосом. — После всех испытаниях Драконихи я заработала место орудия Смерти.
Она поворачивается и смотрит на меня, ее глаза сверкают голубым огнем.
— А как насчет меня, Аннит? Что я заработала?
— Что?
— Ты говоришь о Драконихе. А кто украдкой приносил тебе пищу, когда она заставляла тебя голодать? Кто всегда освобождал тебя из заключения раньше, даже ценой собственного наказания? Кто успокаивал тебя, когда ты плакала? Cкрывал от нее твои проступки? Делал все возможное, чтобы твоя жизнь стала терпимой?
— Вы.
Каждое слово, что она произносит — правда. В то время как Сибелла утверждает, что аббатиса жестока и несправедлива, для меня она не может быть настоящим монстром. Не то что Дракониха, которая и поныне нагоняет на меня кошмары, хотя уже семь лет покоится в могиле. Нынешняя настоятельница всегда была моим спасителем, благородным рыцарем на белом коне. Я не ожидала, что она использyeт привязанность между нами, пытаясь нaвязать свою волю, как торговец с мешком монет.