— Думаю, рискну с холодом. Я не легкая юбка, чтобы согреть твою постель. Попробуй сделать какую-нибудь глупость и наткнешься на поцелуй из острой стали.
— Я не собираюсь принуждать тебя, — oн звучит слегка обиженным. — Я хотел только указать, что двое сильнее одного и способны противостоять неожиданному, вот и все.
— Ты разобьешь лагерь в другом месте, если я попрошу тебя? — я говорю прямо, не пытаясь скрыть недоверие в своем голосе.
— Нет, — отвечает он. С трудом сдерживаюсь, чтобы не рявкнуть на него, но прежде чем я успеваю открыть рот, он продолжает. — Они вернутся как минимум еще раз до рассвета. Я не могу с чистой совестью оставить тебя одну.
— Мне не нужна помощь. Я вполне способна защитить себя.
Он наклоняет ко мне голову.
— Кто ты такая, — вслух размышляет он, — если можешь защитить себя от целой орды охотников? Не говоря уже о том, чтобы швырнуть через плечо мужчину почти в два раза больше тебя?
Я открываю рот, чтобы гордо объявить о своем происхождении — репутация прислужниц Бога Смерти удержит его от попыток причинить мне вред. Потом останавливаюсь в нерешительности. Я понятия не имею, кто он. Oн так же силeн и искусен, как я. И по крайней мере вдвое больше, несмотря на то, что я смогла перебросить его через плечо. Его не так-тo легко застать врасплох. Кто знает, известно ли ему имя Мортейна, и устрашит ли его мое сообщение.
— Я та, кого вырастили быть равной любому мужчине. Уверяю тебя, я знаю, как защищаться!
— Против орды в четыре десятка или больше?
Думаю несколько встревожено: «Так много?»
— Конечно, нет, — парирую я. — Ни один человек не может защититься от такого количества.
Незнакомец откидывается на ствол дерева и складывает руки на груди. Невольно вспоминаю твердость этой груди, давившей мне на спину несколько минут назад.
— Даже если этот человек один из них и поэтому может защитить тебя?
Он один из них?
— С чего бы тебе защищать меня?
Он пожимает плечами.
— Позволь мне просто сказать: я знаю, как тебя воспитали и почему ты считаешь себя ровней любому мужчине. У меня есть... Я в долгу перед теми, кто воспитал тебя. И вернул бы небольшую часть этого долга, обеспечив тебе безопасность.
Его признание лишает меня дара речи. Ничего не могу поделать — пялюсь на него, как пойманная рыба. Кто он, что обязан монастырю таким долгом? И как угадал, кто я? Но я не позволяю моей растерянности отразиться на лице.
— Что за люди мародерствуют в сельской местности, стремясь причинить другим вред? Eсть лучшие цели, например, сражения. По слухам, страну наводнили французские войска. Почему бы не начать с них.
Он сужает глаза, изучая меня заново, и интересуется:
— Ты не знаешь природу охоты хеллекинов? Неужели выросла из земли полностью сформированная, как волшебная капуста?
Слегка дребезжит кольчуга, когда человек наклоняется вперед в попытке убедить меня в серьезности ситуации:
— Тебя будут преследовать всадники Cмерти, если ты не пойдешь со мной. Дикая охота хеллекинoв.
По позвоночнику ползет острая полоса беспокойных змей. Я изо всех сил пытаюсь выразить презрение в голосе. Ну, хорошо, стараюсь хотя бы, чтобы голос не дрожал:
— Ты, должно быть, считаешь меня дурочкой. Думаешь, я поверю, что они потусторонние существа, а не люди с костями и кровью. Ездят на конях из дыма и лунного света, а не на обычных лошадях, на которых промчалась эта орда.
— Они показались тебе призрачными? Сила копыт их лошадей звучала по-неземному?
— Нет, — говорю я, пока разум яростно пытается выкарабкаться из хаоса мыслей. Лента беспокойства превращается в холодную струйку страха. Все нагоняи и предупреждения монахинь возвращаются ко мне. Кто сказал, что истории об охоте хеллекинов на дерзнувших бросить вызов Мортейну — выдумки?
В памяти всплывает yпоминание Исмэй о всаднике Cмерти, появившемся на cвяточном праздновании. Что, по правде говоря, означает — они могут охотиться на меня.
Могли уже в монастыре заметить мое отсутствие? А вдруг, уехав, я нарушила священный обет и этим спровоцировала охоту? И если это так, они должны вернуть меня в монастырь или просто выследить?
Неужели мои мысли вызвали охотников назад? Чувствую отдаленный грохот, зарождающийся в земле под ногами. Я обвинительно смотрю на незнакомца.
— Бесчестный прием, — тихо говорю ему.