– Я промолчу, да шила в мешке не утаишь, – покачала головой Марья Никитична.
– Смотря где мешок спрятать.
– Да разве такой спрячешь? На полцарства прогремит, как Лада в силу войдёт.
– Это уже дело наше. Если потребуется, я и от полцарства её защищать буду!
– Мне кто-нибудь растолкует, что происходит? – не сдержалась я, а на душе кошки заскребли. Не нравились мне ни тревожные взгляды, ни странные разговоры. Вроде меня касалось, а в чём беда – непонятно!
Я сердито глянула на мужа, затем, вопросительно, на Марью Никитичну.
– В семье хуже нет, чем недоговаривать, – поджала губы та.
– Что ж, Лада, тогда слушай.
О том, что колдуны рождаются редко, сами колдуны слухи и пустили, значимость свою поднимая. У многих сила в крови была. Даже в моей семье по отцовской линии в роду колдуны случались. Вот только стараний, чтоб этот дар развить, требовалось ой как не мало! Конечно, при должной сноровке и из маленькой искорки можно пламя раздуть, но даже на самое простое колдовство свои же силы тратятся. Поколдуешь пару часов – и падаешь от истощения. У многих ли есть воля к такому? Куда легче жить обычной жизнью. Вот и оборачивается колдовской дар в удачу в сделках, в привороты, в богатырское здоровье. А там, глядишь, вся сила и вышла.
Однако находились те, кто черпал силы у самой природы. Могущественные, опасные, неуправляемые колдуны. Их называли шептунами. И если попадался кто шептуну на пути, тот сминал его и забирал чужую силу до капли, ведь шептуну без разницы, у травинки лесной силу тянуть или у человека.
– Да разве могу я быть шептуньей? – Я покачала головой. Могущества во мне на ноготь, сил колдовских и того меньше.
– Поверь, жёнушка, шептунья ты хоть необученная, а настоящая. Взгляни, видишь?
Муж поднял руку ладонью вверх, и я на его ладонь уставилась: мозолистую, крепкую. Ждала-ждала – ничего не происходило.
– А что я видеть должна? – не выдержала наконец.
– Огонёк колдовской. Да ты не увидишь, потому что без сил я остался, – с невесёлой улыбкой объяснил он.
– Получается, утром твоя сила ко мне ушла?.. – ахнула я, за руку его схватив. Вспомнилось, как побледнел муж, когда Марфуша разродилась. Я-то подумала, он от усталости пошатнулся, а выходит…
– Мне силу отдать не жаль было. – Финист приобнял меня за плечи, утешая. – В одиночку я или роженицу спас бы, или дитя. А ты сдюжила обоих вытащить. Ради такого можно прожить пару дней без колдовской силы.
– А почему без силы? Вы же муж и жена, совместите приятное с полезным, силушка и вернётся, – встряла в разговор Марья Никитична, до сих пор молча внимающая Финисту, и мне как-то странно подмигнула.
– О чём это вы толкуете?..
– Сама восстановится, – прервал меня муж. Понял, что резко вышло, и улыбнулся виновато. – Да не волнуйся ты так – добрая еда и крепкий сон – и я снова смогу колдовать.
И на Марью Никитичну хмуро взглянул: мол, дело наше, не вмешивайтесь.
– Вот, значит, как… Поторопилась я, выходит. Но ты молодец! – не осерчав, похвалила его хозяйка. – Только долго не затягивай. Лада девочка хорошая.
– Поэтому и жду, – ответил муж.
А я осталась в раздумьях, о чём они беседу вели. Правда, кое-какие мысли были, а потому я выпросила у Марьи Никитичны перо и бумагу и села писать письмо Василисе.
Послание уехало с почтовой каретой. Хоть мы с сестрой теперь и жили в столице, но попробуй выбраться в гости, когда учёба с утра до ночи! Да и мне не до гостей в первое время будет. Пока привыкну к дому мужа, примерю на себя роль хозяйки… Ещё неизвестно, как меня встретят.
По дороге в столицу я расспросила мужа о его семье. Свою матушку Финист не помнил, она погибла, когда он совсем крохой был, и воспитанием занимался отец – знахарь при царском дворе. Только вот, в отличие от моего батюшки, Кощей второй раз не женился, и женщин в их доме не было, если не считать приходящих девиц из прислуги – постирать да обед приготовить.
Рассказывал о доме муж неохотно, будто что скрывал. Я уже подметила, что ежели Финист врал, то смотрел не на меня, а немного в сторону. Вот и сейчас косил глаза куда-то за мою спину. А что там ему рассматривать? Лес везде одинаков.
– А когда ты узнал, что я шептунья? – спросила я во время очередного привала.
До столицы оставался один перегон, и мы выпустили Пенку и Ветра погулять, а сами расселись на полянке. Заботливая Марья Никитична сунула с собой пирожки и квас, так что мы перекусили и теперь отдыхали, греясь на солнышке.
– Заподозрил почти сразу. Помнишь, ты вышивала ворона и укололась иголкой?
– Вообще-то это был воробей, – заметила я справедливости ради.