— Варвара, не вернулся Петрусь?
Варвара усмехнулась.
— Сами видите.
Козич ждал до полудня. Потом, забыв шапку, выскочил за дверь и торопливо засеменил по улице. Скорей, скорей, может, еще не поздно… Жуткий, животный страх гнал его, одеревеневшие ноги, казалось, двигались сами, будто спрятан был в них какой-то механизм.
Вайнер по его виду догадался, что что-то произошло. Он сдвинул брови и кивнул на графин:
— Выпейте воды.
Козич не понял. Глотнул воздух, как выброшенная на берег рыба.
Вайнер нетерпеливо постучал ладошкой по столу.
— Ну!..
— Ушел, — хрипло выдохнул Козич.
— Кто?
— Гармонист… За нотами…
— Ну?..
— Ушел…
— Когда?
— Вчера… С кладбища…
— Зо-о!..
Вайнер посмотрел на Козича так, что тому захотелось провалиться сквозь пол, только бы не видеть этих холодных беспощадных глаз.
— Обещал вернуться… — невнятно забормотал Козич, — обещал… к вечеру…
— Слушайте меня внимательно, Козич, — размеренно, четко выговаривая каждый слог, сказал Вайнер. — Если ваш гармонист не будет возвращаться до завтрашнего вечера, я прикажу спустить вашу шкуру и набить из нее чучело соломой. Вы понимаете, что я не шучу? И не вздумайте тоже бежать. Я вас достану из-под земли.
Козич не помнил, как вышел на улицу, как добрел до дому. Его трясло, в глазах рябило, медленно кружились какие-то голубые мухи.
— Петрусь пришел? — еще с порога спросил он Варвару.
— Нет.
Козич почувствовал слабость. Ноги подкосились. Если бы не попалась лавка, он сел бы прямо на пол. Отдышавшись, с трудом дотащился до постели и лег.
Гулко стучали ходики на стене: «так-тик», «так-тик», «так-тик». Что им! Они бездушны и холодны. Козич не выдержал, вскочил с постели, бросился к ходикам и остановил маятник.
Но наступившая тишина не принесла облегчения. От нее стало жутко. Хата казалась просторным деревянным гробом. Козич зарылся головой в подушку и зарыдал.
Прошел еще день, а Петрусь не вернулся. Надо найти его. Иначе от Вайнера пощады не жди!.. А может, он дома, в Яблонке? Но туда страшно… Там — партизаны… А может, и нет их там, а Петрусь дома? Да если и схватят, можно сказать, что бежал от немцев. Хотели, мол, схватить за укрывательство Петруся… Все одно пропадать. От Вайнера пощады не жди!.. А если Петрусь дома — упрошу вернуться…
На рассвете, надев пальто, Козич вышел на улицу…
На заставе он увидел человека в штатском, который закуривал с часовыми. Знакомая спина. Козич подошел ближе.
— Хальт! — приказал часовой.
Человек в штатском обернулся и весело заговорил:
— Почтение, Тарас Иванович. От супруги поклон!
— Петрусь! — У Козича перехватило дыхание. — Петрусь! — Он ухватился за рукав Петруся, будто боясь, что гармонист опять исчезнет. — А я тебя искал…
Петрусь поднял брови:
— А чего меня искать?
Козич понял, что сказал на радостях лишнее, и, стараясь выправить положение, добавил:
— Думал, беда с тобой приключилась…
— Выручать шел?
— Вот-вот…
— Спасибо, Тарас Иванович. Век не забуду. Ауфвидерзеен, — попрощался Петрусь с солдатами. — Пошли!
Он взял Козича под руку, и они пошли в поселок.
— Я целый день ховался в лесу, — рассказывал Петрусь. — Неспокойно кругом. Пристрелить могут в расцвете лет. А у меня — талант артиста. Жалко его менять на дырочку в башке… Играю я на кладбище похоронное, а чего играю — сам не знаю. На ходу сочиняю. Из настоящих маршей я только «Жертвою пали» хорошо знаю. А маршик-то большевистский… Ну, думаю, один раз сыграл, не заметили, может, и другой раз пронесет. А уж в третий раз попадемся мы с вами, Тарас Иванович! Вижу, без хороших похоронных маршей мне не обойтись. Дай махну за нотами. Одна нога здесь — другая там. И отправился.
— Это верно ты рассуждаешь. Верно, Петрусь. А ноты принес?
Петрусь засмеялся:
— А как же… Вот они. — Он похлопал по свертку, который нес под мышкой. — Похоронные марши, Шопен, Бетховен. Европа! Культура! Это вам не «Жертвою пали»! И… сальце. Супруга вам прислала.
— Заходил?
— А как же! Специально крючок дал.
— Спасибо, Петрусь. Уважил старика. Спасибо.
Последние сомнения Козича рассеялись. Он шел рядом с Петрусем счастливый, будто удалось ему вернуться с того света. Господин Вайнер будет доволен!
Успокоился и Петрусь. Он понимал, что уход его не мог остаться незамеченным. И не знал, как встретят его по возвращении.