— Все тут.
— Конечно, две бы машины лучше, но где их возьмешь, две? Война.
Подошел сопровождавший нас капитан.
Лосик кивнул на Прохорова:
— Солдат за нами приехал.
Прохоров повернулся к капитану, посмотрел на него строго, поднес руку к пилотке:
— Разрешите обратиться, товарищ капитан?
— Обращайтесь.
— Рядовой Прохоров прибыл в ваше распоряжение с машиной. За артистами, значит, — пояснил он на всякий случай.
— Хорошо. Только долго ехали.
Прохоров усмехнулся загадочно:
— Дороги, товарищ капитан. Разрешите грузиться?
— Грузитесь. Сходите кто-нибудь за женщинами.
— Пускай сидят, — буркнул Прохоров. — Хочь и не сахарные, а намокнут. Дождик-то, товарищ капитан, — он вытянул руки ладонями кверху, — дождик! Фрицы нынче насквозь мокрые, — в голосе его слышалось удовлетворение, будто это не кто иной, как именно он сам, Прохоров, наслал на фрицев дождь.
— Так и мы ж не сухие, — сказал Лосик.
— То ж мы, — возразил укоризненно Прохоров, — мы — люди русские, и земля тут наша, русская, и дождик наш, русский. Фрицам хужее нашего. Сейчас я машину поближе подгоню. Чего на горбу ящики-то тягать. — Он кивнул и размашисто зашагал прочь.
Никогда, ни до той осени, ни после, не видел я такой дороги. Словно кто-то впереди вспахивал ее и поливал водой, а потом, вспаханную и политую, добросовестно месил, чтобы земля превратилась в бурую гущу, прикрыла ямы-ловушки, колдобины, увалы.
Иногда казалось, что грузовик наш плывет по бурой взбаламученной реке, переваливаясь с боку на бок на невидимых волнах, оставляя позади совсем пароходный след.
Мы хватались за тюки, свертки и чемоданы и подпирали спинами тяжелые ящики с костюмами и реквизитом. И не только потому, что боялись растерять вещи, просто как-то легче, когда держишься хоть за что-нибудь. Хотя шансов вылететь за борт вместе с чемоданом было не меньше, чем вылететь без него.
Несколько раз машина увязала, мотор глох. Наступала внезапная тишина, и становилось слышно, как со скатов стекает вода.
«Просто Федя» открывал дверцу кабины, вставал на подножку и сокрушенно качал головой:
— Дорожка!.. — Он спрыгивал прямо в грязь, обходил машину и снова вздыхал: — Дорожка! Верблюд не пройдет, не токмо что машина. Будем ждать скорую помощь.
Почему-то он считал, что самой высокой проходимостью из всего, что движется по земле, обладает верблюд.
— Может, подтолкнем? — предлагал кто-нибудь из нас.
«Просто Федя» сокрушенно качал головой:
— Куда уж! Тут бахилы нужны. Это в каком же виде я вас довезу? Засмеют люди. Нет уж. Ждать недолго.
Ждать действительно приходилось недолго. Подходил какой-нибудь грузовик, груженный снарядами, или тягач с орудием. Из кабины высовывался шофер:
— Загораешь?
— Подмогни, — просил «просто Федя».
— Не могу. Срочный груз. Снаряды.
«Просто Федя» равнодушно пожимал плечами:
— У меня тоже срочный груз. Артисты.
— Ну да?! — недоверчиво спрашивал шофер.
«Просто Федя» обращался к нам:
— Товарищи артисты, предъявитесь.
Мы подымались в кузове, отряхивая помятые шляпы. Лосик брал гитару:
— Первым номером нашей программы солдатская фронтовая песня «Землянка».
Он брал несколько аккордов, и Галя Синицына, девушка с синими печальными глазами, наша «героиня», тихонько запевала: «Бьется в тесной печурке огонь, на поленьях смола, как слеза». Она была драматической актрисой, не певицей, голос у нее был маленький, но пела она с душой. И здесь, на разбитой фронтовой дороге, где только что прокатилась война и штатскую девушку не встретишь, песня звучала как-то по-особенному, словно заново рождалась каждый раз, словно раньше и не слышал ее никогда. И шоферы, и мы сами слушали Галю затаив дыхание, не шевелясь. На усталом лице незнакомого шофера появлялось такое же выражение, что и у поющей девушки, оно становилось печально-задумчивым. Потом, когда смолкали последние аккорды гитары, шофер вздыхал, жалея, что песня кончилась, и спрашивал:
— Трос есть?
— Без троса не ездим, — и «просто Федя» доставал из-под своего сиденья заляпанный грязью трос, свернутый в клубок и напоминавший удава.
Ревели моторы. Машина выползала из грязи. Незнакомый шофер желал нам счастливого пути и непременно пытался выяснить, заедем ли мы к нему в часть, потому что именно его часть самая главная на этом участке и не побывать в ней…
Потом «просто Федя» произносил, высунувшись из кабины:
— Товарищи артисты, спасибо за поддержку. А вам, товарищ Синицына, особо.