В избе у печки стоял с поднятыми вверх руками высокий худой старик в домотканой рубахе и подштанниках. Другой, тот, что вошел впереди лейтенанта, был немного моложе, шире в плечах и бороду имел широкую и густую, по бокам сильно тронутую сединой. Евдокия, сжавшись в комок, забилась в угол, где стояли ухваты и висели на гвоздях связки красного лука.
— Хозяин? — лейтенант в нетерпении слегка поигрывал наганом перед лицом высокого старика.
— Теперича хозяин тот, у кого в руках вот эдакая штука, — ответил старик, опуская руки.
— Хозяин, хозяин, — подтвердил другой и сел на лавку, — а я погорелец. Живу тут покуда…
— Из Мурашова, — пояснил высокий, — когда его избу тама спалили, сюда ко мне перешел. Товарищи мы… Сесть-то можно? Али до утра стоять?
Колесников убрал наган.
— Садитесь. Так кто же из вас Глебов?
Мужики переглянулись.
— Ну я буду Глебов, — сказал тот, что был пониже ростом, — а вы, извиняюсь, не тот раненый командир, про которого Евдокия говорила? Не дождались, стало быть, подмоги, сами заявились… И сильно вас ранило?
Лейтенант покраснел.
— Здесь не вы, а я задаю вопросы.
Широкоплечий усмехнулся и погладил бороду. Нет, он был не из робкого десятка, этот Петр Лукич. Тогда почему отказался пойти к Евдокии? Ведь за каждого пойманного красного командира немцы давали деньги!
— Немцам служишь? И дорого платят? Наличными или натурой? Отвечай, немецкий прихвостень, когда с тобой советский командир разговаривает!
Глебов слегка побледнел, но продолжал сидеть и взгляда своего не отвел. Подождав, когда гнев лейтенанта пройдет, сказал:
— Можно и так считать. Сполняю, что требуют. А плата… Тут всем одинаково платят: не повесили нынче, значит, наградили…
— Приказы немцев выполняешь! — не сдавался Геннадий. — Значит, предаешь Родину!
Глебов опустил глаза.
— Экой ты скорый, парень! Сполняешь — значит, предатель. Так ведь приказы по-разному сполнять можно… — он покосился на застывших у дверей с оружием в руках солдат Колесникова. — Ты лучше скажи, зачем к нам пожаловал? Чего тебе надобно?
Лейтенант думал, при свете лампы разглядывая лица мужиков.
— Немцев в деревне много?
Старики снова переглянулись.
— Как для кого, — сказал Глебов, — ежели ты смелый человек, для тебя это пустяки, а коли трус, лучше сюда не суйся.
— Загадками говоришь.
— А ты разгадывай!
Лейтенант нервничал, не зная, как поступить. С одной стороны, угрозой от стариков ничего не добьешься— не таковские, с другой — у него не было времени на то, чтобы завоевать их расположение.
— Я не гадалка. Если хотите помочь — помогайте. После… обоим зачтется…
Глебов засмеялся, толкнул локтем Дубова.
— Слыхал, Денис? Зачтется, говорит! Ну спасибо, парень, обнадежил! — он поднялся над столом, широкоплечий, кряжистый, будто вырубленный из целого смоляного комля, посмотрел на лейтенанта в упор из-под косматых черных бровей. — Милостей нам твоих не надо, награды тоже оставь при себе. У меня за ту германскую два Георгия, у Дениса — полный бант…
— Врешь! — вырвалось у Геннадия. — Такие герои немцам служить не будут!
Глебов с укоризной покачал головой, сказал тихо:
— Откуда тебе знать, кому мы служим! Вот у тебя рота… Или взвод. Скомандовал — пошли. «Огонь!» — стреляют… Всё — на виду. А мы — вдвоем! И вся оружия— вот она! — Глебов постучал себя по лбу. — Длинным с выпадом, коли! «Герои»… Мы свое отгеройствовали. Теперь ваш черед.
— Мужики! — сказал Геннадий. — Мне нужно к своим! Очень нужно! Помогите. Не ради себя прошу, ради товарищей своих!
Приступ страшной усталости, как тогда, по выходе из болота, внезапно одолел его, заставил сесть. Минуты три все молчали. За печкой трещал сверчок, в углу сонно вздыхал теленок, в подполье глухо пропел петух.
— Видать, не помереть нам с тобой своей смертью, друг Денис! — проговорил Глебов, поднимаясь. — Штаны-то одень, без них в рай не пустят…
— И то… — сказал Денис, натягивая портки. — Чего делать-то будем? Я, чай, и стрелять-то разучился!
— Найдется без тебя кому стрелять. Ты что надумал, лейтенант?
— Проведи меня к штабу, а там…
— А там? — Глебов смотрел строго, как смотрят на ученика. — У тебя сколько людей? Рота? Взвод? Али, может, батальоном командуешь?
— Тебе не все равно, дед?
— Большая разница! Так сколько?
— Полсотни наберется…
— Полсотни? Дура! Куды ж ты в лоб-то лезешь? Веди его к штабу! Слышь, Денис! Я-то проведу, мне — что! Только что останется от твоей полусотни?