В шкатулку Солео заглянуть не успела. Еда и необычные вещи отвлекли внимание.
— Арго, золото! Глядь, скока! Да мы стока за двести приюток не получим! Да и за тыщу!
Солео осторожно выглянула из-за дерева. Один из охранников взвешивал в руке кожаный мешок, а его подельник, откинув плачущую девчушку, открыл шкатулку — заиграли золотые блики.
— Ба-а-а, — протянул Квиро. — Да ето ж приданное, едрить его двадцать! Бахатое… — Он расхохотался, с силой тряхнул несчастную подружку. — Зденка, сладенькая, не за тебя ли дають?!
Теперь оба разбойника расхохотались.
— Глядь, экая наша Пичужка — шельма!
«О ком они?», — не поняла Солео.
— Ну-ка, глядь! Мож, где неподалеку! — Арго был занят подсчётом выручки.
Квиро шагнул в кусты. Солео сжалась, обхватив ноги руками, она перестала дышать, притворившись пнем. Квиро прошел мимо.
Когда Квиро вернулся, Арго уже развел костер и принялся изучать содержимое сумки, разбойники начали пировать. Фляга с вином показалась им маленькой, хотя вкус несомненно превосходным. Пир спас бурдюк с самогоном, оставленный подельникам работорговцами — пустота в лагере объяснялась очень просто. Квиро привел караван к поселенцам. Сестру-смотрительницу убили, остальных продали в рабство. Несчастной Зденке не повезло, хозяин каравана приметил у неё хворь и счел, что больную девчонку дороже кормить. Теперь Зденка стала собственностью Арго и Квиро. Она перестала, наконец, плакать — хозяева милостиво позволили сиротке, усладе ночей, пировать вместе с ними.
Солео смогла ускользнуть, когда оба разбойника опьянели и потеряли бдительность.
Кутаясь в плащ и утирая им слезы, девушка чувствовала себя обманутым ребенком: буквально миг назад мир улыбался, и вдруг улыбка превратилась в оскал. Она переживала не столько из-за потерянной сумки, сколько от грустной мысли — мало того, что она больше никогда не увидит нелюдя, так еще и все подаренное им пропадало в разбойничьих руках. И красивый лев, вышитый на сумке, кормит и поит отпетых негодяев. Солео было очень совестно и неловко. Чтобы нелюдь сказал, увидев это? Зажурил бы за головотяпство, или и вовсе обиделся.
И все-таки, очень хотелось увидеть его снова. Солео убеждала себя, что ею движет исключительно желание поблагодарить. Хотелось узнать имя, чтобы помолиться о благодетеле Всевышнему. Правда, строго говоря, и благодарить-то теперь было не за что — сумка досталась разбойникам. Из всех богатств сохранились только плащ и каравай. От этой мысли Солео ревела еще больше. В самый горький момент ей чудилось, что теплый плащ обнимал, утешая.
В животе скрутило от голода, Солео держалась и не прикасалась к хлебу, напоминая себе всякий раз о клятве. Ну неужели там, на дороге, не было голодно? Тогда же терпела, чем сейчас хуже? Но сейчас было однозначно хуже: Солео не помнила, когда ела в последний раз, помнила плошку с невозможно вкусным бульоном, а дальше… дальше пустота. А хлеб пьянил ароматом. Во избежание попустительства соблазну, Солео спрятала каравай в кусты, но отойдя на несколько шагов, поняла — она не найдет ни кустов, ни хлеба уже через десять метров. А хлеб нужен! Чем ей кормить Волчонку?
Не придумав ничего лучше, Солео так и продолжила нести каравай в руках. Аромат хлеба заполнял все существо, а вязкая слюна набегала во рту. Тогда Солео сняла плащ и укутала им каравай. Соблазн стал меньше, но и ощущение нежных объятий тоже исчезло. Солео прижала хлеб к себе, ища в жесте утешение.
Она постаралась сосредоточиться на мыслях, а не на чувствах. Куда теперь идти? Поселение разрушено, сироты увезены работорговцами, сестра-надзирательница убита. Солео, конечно, всегда понимала, что никакому новому миру из их лагеря не вырасти, но некая детская надежда, желание верить старшим, — матери-настоятельнице, надзирательнице, ксендзу, — вселяла уверенность: все будет хорошо, в трудах рождается счастье. И сейчас ужас состоял не в том, что бежать было некуда, так было и прежде. Страшней всего было то, что бежать было не-ОТ-куда!
В переживаниях о случившемся, единственным, что позволяло девушке не замереть в бездействии, свернувшись клубком, была мысль о Волчонке. Нужно найти ребенка!
Зацепившись за мысль, как за спасительный якорь, Солео остановилась и решила определиться с местоположением. Выбрала дерево поудобней, смастерила из плаща сумку, куда убрала хлеб и, закинув ее на спину, вскарабкалась наверх.
Вид с дерева открывался прекрасный, чему способствовал пригорок. Солео огляделась и зачарованно замерла.