Я подошел, провел ладонью по крышке — пыли немного. Повозился, открыл, крышка откинулась с тупым стуком. Пустой гроб, покойника дожидается… не меня ли? Захотелось в свою палату, сейчас ужин. Нервные обсуждают кашу — перловка или перловка с пшеном?.. Закатный огонь внезапно погас — в дверном проеме стоял человек.
— Простите, вы хозяин? — пролепетал я; перепутала старушка адрес: не мог мне принадлежать этот дом… этот гроб.
— В каком смысле? — испугался человек.
— Кто вы?
— Твой друг. Не узнаешь?
Он стоял спиной к свету, лица не видать, невысокий, тонкий, стройный.
— Макс, ты в самом деле потерял память?
— Потерял. Сделайте милость, скажите: это чей дом?
— Твой.
— А гроб?
Человек пожал плечами. Мы вышли на закат, я рассмотрел лицо, круглое, розовое, в веснушках — симпатичный воздушный шарик. Почти альбинос — волосы, брови и ресницы белые-белые, веки красные. Не знаю и знать не хочу. Вдалеке перед калиткой стояли белые «Жигули».
— Как вас звать?
— Семен.
Мы взошли на крыльцо, мой взгляд все притягивала скульптура в саду.
— Это, случайно, не я лепил?
— Похоже, ты. Раньше ее там не было.
— Мне не нравится.
— Ну отчего же…
Мы сели на ступеньки, я пояснил:
— Ключа нет. Я сегодня из больницы сбежал.
Человек пристально уставился на мои босые, сбитые в кровь ноги.
— Знаю. Я оттуда. Что будем делать с ключом?
— Ничего. Я, может, вернусь. Мне здесь не нравится.
— Ну, я думаю. И ты абсолютно не помнишь, кто тебя…
— Абсолютно все равно.
— Это на тебя не похоже, Макс.
— Значит, я переродился. А что, собственно, вам угодно?
— Давай на «ты», а то мне не по себе.
На «ты»? такого дядю? Ах да, я тоже дядя.
— Давай.
— Просто навестить. Иван к тебе никого не пускал.
— Кто такой?
— Твой друг невропатолог.
— А, Иван Петрович. И он мой друг?
— Нас трое, — пояснил странный человек и улыбнулся, как оскалился. — Ты, Иван и я.
— Я только с неделю как очнулся.
— Иван сказал: память, возможно, вернется, — он помолчал и добавил вскользь: — А возможно, нет.
— Да зачем мне она?
— Зачем? Возьмем, например, гроб. Кто его прислал?
— У меня кто умер?
Странный человек отвернулся и не ответил.
— Мне в больнице говорили: у меня нет близких.
— Ты одинок.
— Может, и к лучшему.
— Я надеялся… понимаешь?.. что у тебя какие-то проблески, ну, насчет той пятницы, 10 июня.
— Никаких. Я предполагаю, что с кем-то надрался и подрался.
— Мой друг долго молчал, глядя на закат, потом выговорил:
— Все гораздо ужаснее, Макс. Как ты себя чувствуешь?
— Голова все время болит, но я почти привык. Ты тоже скульптор?
— Нет, ювелир.
Боковым зрением я уловил, как шевелятся кусты в соседнем саду, за скульптурой. Там кто-то был, но я не рассмотрел.
— Поеду, пожалуй? — сказал Семен вопросительно.
— Поезжай.
Он поднялся, двинулся легкой скользящей походкой меж «золотыми шарами», обернулся.
— Ах да! Органы, конечно, забрали твою записную книжку. Вот моя визитка.
Вернулся и протянул кусочек глянцевитого картона. Шикарно! Золотая шестикрылая фигурка, под ней золотыми буквами: Акционерное общество «Авадона»; сбоку — генеральный директор Колпаков Семен Семенович. Адрес и три телефона.
— Так ты иностранный подданный, что ли?
— Я наш, — ювелир улыбнулся насмешливо и печально. — Эх, Макс, ты ведь живешь в 74-м. а у нас теперь капитализм.
— Серьезно? Куда смотрит партия?
— Туда и смотрит.
Я спрашивал машинально, как о чем-то мало меня касающемся: они живут в мире живых, а я пребываю в ином измерении, смертном.
— Послушай, я сумасшедший или вы все?
— Мы все.
— Что такое «Авадона»? почему «Авадона»?
— Для красоты.
— Знакомое слово, я слышал…
— Слышал? — человек вдруг побледнел. — Что ты слышал?
— Это ведь из мифологии?
— Да. Ангел смерти.
Какое-то мгновенье мы смотрели друг на друга, он повернулся и ушел.
2
Я посидел на крылечке. Темнело. Голова пустая и болит. Не хочу к Авадоне, хочу туда, в юность, в семидесятые. Или вернуться в палату?.. Ага, чтоб в главную психушку отвезли!.. Я поплелся в сарай.
Гроб стоял разверстый, поджидая. Захлопнул крышку, взял с полки гвоздь, в третий раз поднялся по ступенькам. Ах, как тяжко входить в этот дом, но ежели нет у меня никакого пристанища… не в гробу же ночевать. Долго ковырялся в замке, открыл. Пахнуло пыльным запустеньем и каким-то едва уловимым сладковатым ароматом — знакомым, но сейчас не определить… Просторные, чуть не в пол-этажа сени — полутемные — свет падает из двух овальных оконцев в мелких решетках по обеим сторонам от входа. Мягкие диваны и кресла, ковры, зеркала, книги по стенам, картины и иконы… Справа, видать, спальня — широкая тахта, покрытая черным мехом (сколько ж я огребал на своих статуях?). Слева — кухня, ванная и туалет. В центре прихожей (нет, тут более шикарное название подходит — холл) — лестница на второй этаж.