— Да вы не знаете, что такое любовь.
— Не знаю, потому что не помню. Но такую девушку — просто так, от нечего делать — я б обманывать не стал, уверен.
— А я не уверен.
— Да зачем, Господи?..
— Хотел бы я это выяснить.
Странная пауза повисла меж нами, я схватился за фотографию.
— Пожалуйста, расскажите, как это произошло?
— 1 мая я приехал копать огород. Один. Работал в саду. Вы позвали из окна мастерской: щелкни, мол.
— Мы были на «ты»?
Он кивнул.
— Ну, поднялся и сфотографировал.
— Как я понимаю, мы были без женщин?
Он опять кивнул.
— И что делали?
— Этот маленький, — Андрей кивнул на фотокарточку, — кричал, что желает запечатлеться с нетленными творениями.
— Очень даже тленными. Взгляните внимательно, Андрей, вон приоткрыта дверца в кладовку. Там статуя, видите краешек, гипсовую руку? Что это было, знаете?
— Не обратил внимания. А в чем дело?
— Почему-то она мне кажется знакомой, как будто я ее помню.
— Памятник вождю, с колыбели помним.
— Обнаженная женская рука, видны только локоть и кисть.
— Девушка с веслом, у нас такая в скверике возле станции стоит.
Я подумал, вспоминая.
— Да нет, другая рука, более тонкая и в другом положении, приглядитесь.
— Ну и что?
— Меня это мучает, все гляжу… Эта дверца… словно приоткрыта в тайну, словно там кто-то прячется.
Андрей вздрогнул и откинул волосы назад. Я спросил еле слышно:
— Может, Вертоградская прячется?
— Она позже приехала! — вдруг выпалил он. — Черт, вы меня совсем загипнотизировали.
— Позже? Значит, вы ее видели?
— Вечером. Ваши приятели уже отчалили.
— Вы разговаривали с ней?.. Андрей, прошу вас! У меня жизнь от всего этого зависит.
Он заговорил попросту, прямодушно (так показалось мне), без вымученной враждебности:
— Вряд ли это можно назвать разговором. Я прореживал малину у штакетника. Послышались шаги, такое быстрое цоканье.
— Босоножки на каблучках?
Он взглянул на меня мельком и отвел взгляд.
— Кажется… Мне запомнился серебристый плащ, как рыбья чешуя. Девочка поднялась к вам на крыльцо, помахала мне рукой и сказала: «С праздничком!»
— А вы?
— Ну, я соответственно: «И вас тоже!»
— И все?
— В общем все.
— А в частности?
— Не было никаких частностей.
— И все-таки?
— Я подумал, помню, что она слишком молода для вас.
— А для вас?
— Максим Николаевич, ваша любовница убита, а не моя.
— Она произвела на вас сильное впечатление.
— С чего вы взяли?
— У вас даже взгляд смягчился, голос: «Девочка поднялась…» И вы скрыли в прошлый раз, сказали: «С любовницами вашими не знакомился».
— Я и не знакомился.
— Но встречу эту скрыли. Почему?
— Если вам так угодно трактовать мое поведение… — Андрей утомленно пожал плечами, полузакрыл глаза. — Пожалуй, в ней было нечто завораживающее. Точнее — порочное. Тихий такой, дразнящий смех, глаза огромные, немигающие, как у змейки.
— Один человек назвал ее ведьмочкой.
— Подходит. Это ведь из Гоголя, кажется?
— Да, панночка. В гробу летала, напугала Хому Брута до смерти.
— Меня не напугала, но я ее запомнил.
— А дальше?
— Она позвонила в дверь, вы открыли.
— Позвонила? Значит, у нее не было ключа.
— А что, это так важно?
— Не знаю… Вы ее видели в четверть одиннадцатого…
— Да ну. Часу в восьмом.
— Нет, я имею в виду 10 июня.
— Послушайте, она действительно убита?
— Я нашел ее вещи — одежду, обувь, сумочку.
— Где?
— Мы в детстве говорили: у тебя на бороде.
— Не понял.
— Извините, шуточка. Пока не скажу.
Он что-то усиленно соображал, лицо потемнело. Всю ночь буду следить за дворянским дубом, и если он полезет в дупло… тут-то его и застукаю.
— Ну, я ей открыл дверь.
— Вы же, говорят, были без сознания.
— 1 мая.
— Она сказала: «Не ожидал? А я назло приехала!» Вы засмеялись и впустили ее в дом. Все.
— Господи, до чего ж все нелепо и абсурдно!
— Вот уж да! Буквально через месяц вам понадобилась моя сестра.
Определенно, он какой-то фанатик. В его любви и преданности есть нечто исступленное.
— Андрей, вы ведь до преступления не знали о нашей сваязи?
— Меня не было в Змеевке почти две недели.
— И про Вертоградскую Наде не говорили?.. Ответьте, или я у нее спрошу.
— А почему я должен был скрывать ваши похождения? — огрызнулся он, как мальчишка.
— Вы так интересовались жизнью соседа, что даже сестру проинформировали?