— Какие работы?
— «Прелестная пастушка» и голова Сократа. Вот загадка так загадка! Если я получил тогда удар по черепу…
— Ты и сейчас получил, — перебила она. — А Цирцею убили… и разбили.
— Надя, продолжай!
— Живую женщину и ее изображение уничтожили при тебе.
— Я же был в беспросветной коме!
— Необязательно с первого удара. Тебя сокрушили, ты не мог встать… и нога, не забудь. Он при тебе уничтожил статуи, чтоб ты, беспомощный, видел. А потом добил.
— Может, и не он добил, — добавил я интуитивно, во внезапном прозрении. — А другой. Понимаешь? Вот что их повязало одной веревочкой. Ничего, я до них доберусь.
— Макс, ты только что поклялся.
— Никому ни слова, честно. Ну, что ты, душа моя? Чего ты боишься? Никто не рискнет — хотя бы из-за Котова — напасть на меня, подписать себе приговор. Они на крючке.
— Я и его боюсь. Макс, ты на мне женишься?
— Неужели ты хочешь? Муж я очень незавидный, больной, старый.
— Ты молодой и красивый, — возразила она с женственным упрямством.
— Хорошо, делаю тебе официальное предложение.
— Все, я твоя жена.
— Нет, как только найду его и истреблю.
— Тебя арестуют! Ты же поклялся…
— Черт с ним, я смолчу. Гордость и любострастие — вот из-за чего меня к причастию не допустили.
— Ты говорил.
— Когда?
— Перед… да, 9 июня. Ну, вот когда ты захотел посмотреть, как я живу. Мы ко мне в мансарду поднялись, и ты сказал: «После встречи с тобой я избавился от двух главных пороков — гордости и любострастия».
— Но ведь… иль я не так понял?.. мы принадлежали друг другу.
— Да, это случилось уже 3 июня. Но ты говорил, что это не похоть, а любовь.
— А ты?
— Я была счастлива.
— Девочка ты моя. Пойдем ко мне?
— Нет, Макс, прости.
— Да, я должен еще заслужить твою…
— Да ну. Мне нужно к Андрею.
— А что с ним?
— Ну, переживает.
— Надя, я нечаянно услышал с вашей веранды. Что такое «произошла подмена по контрасту»?
— Ах, это из моего детства, не надо об этом. Ты на меня не обижаешься?
— За что, радость моя?
— За то, что я ухожу.
— Делай все, что тебе хочется.
Мы стояли, обнявшись и никак не могли разъединиться. Наступила любовь. Наконец она пошла, я спросил вдогонку (не смог унять зуд сыщика):
— Надя, тогда в июне она не могла прятаться в моем доме?
— Господи, зачем? — Надя остановилась.
— Где-то она скрывалась неделю.
— Только не у тебя. Я почти каждый день прибиралась, пыль во всех закоулках стирала. Ты свою домработницу вконец избаловал.
— Из-за чего мы с ней поссорились?
— Да ведь она не делала ничего! Как ты ей раньше не отказал. — Надя подбежала ко мне, обняла за шею, я стал счастлив. — Я приду к тебе ночью, хочешь?
Я вдруг испугался.
— Больше всего на свете хочу, но я болен, боюсь…
— Просто так приду.
— Нет, любимая. Ты придешь, обязательно, когда я смогу стать для тебя настоящим мужем.
29
Жизнь просветлела — я жаждал света. И когда проходил через холл (переплеты сияли), опять вспомнились «Бесы». Если Бога нет, то какой же я после того скульптор? Какой я человек? И подумалось нечаянно: он предчувствовал, а мы с бесами живем. Это не теперешняя мысль, нет, я же ничего не знаю об этом мире, мне нельзя, доктор запретил, да и я сам отстранился… Однако читал про бритву «Жилетт» и видел голого монстра по телевизору и много несчастных видел, нищих… ну, ежели буханка стоит девятьсот рублей! Однако «Всех Скорбящих Радости» обрели. И может, одна плита на полу, которую прихожане попирают, — будет моя, за пятьдесят тыщ. «Поставь себя ниже всех». Должно быть, с этой мыслью — мы с бесами живем — я к отцу Владимиру и ходил на исповедь.
Я с нежностью взял в руки защитного цвета томик с коричневыми буковками. Я тебя знаю и помню, спасибо.
Потом наверх поднялся, свет включил, пахнуло, уже слабо, восточной вонью. И как я мог в таком чаду чего-то сам творить? Все окна настежь распахнул и закрывать не буду, очищу дом. Мы с Надей потом мусор вынесем, и никогда больше я к глине не прикоснусь. А что делать буду? Побираться.