- Я хотел поговорить о вашей свадьбе, - сказал Аслэг. - Раз уж ты твёрдо решил жениться…
Аулун подошла сзади и положила руки на плечи Руана.
- Господин Руан не слушает меня, когда я прошу не устраивать из этого огромный праздник.
- Я слушаю тебя, Аулун. Я согласен. Господин Аслэг, я не хочу громкого праздника. Внеси наши имена в книгу, а эным мы пригласим сегодня ближе к ночи, когда она обойдёт стойбище. Праздник будет в Валдетомо. Я возвращаюсь туда после того, как мы закончим тут.
- Я очень хочу познакомиться с Катулой, - Пальцы Аулун на плечах Руана слегка сжались. - Очень.
- Хорошо. Тогда я пришлю тебе дары от Артай-хасэна. Ты выручала нас больше двух лет. Руан, ты будешь должен мне лекаря, - усмехнулся Аслэг. - А лучше двух.
- Они будут вольны уехать?
- Они будут вольны делать всё, что угодно. У них даже будет право создать свой хасэн.
- Я пришлю тебе лучших учеников Катулы и травника из Валдетомо. Но мы пока не закончили здесь. Как союзник, я обязан найти того, кто угрожал твоей жизни, да и остальное...
- Ты просто не хочешь налаживать отношения ещё и с детьми Йерин. Я понимаю тебя и не осуждаю. Ладно. У меня остались незаконченные дела, а ещё я хочу провести эту ночь в тихом месте, где мне не придётся вдобавок до утра караулить кашляющего тууса, и наконец выспаться.
- Прости, господин Аслэг. - Руан почувствовал, как ладони вспотели от стыда. - Прости.
- Ничего. Я не виню тебя. Ты заберёшь её в свой род или мне записать тебя как родоначальника Салке-хасэна?
Руан закрыл глаза рукой и рассмеялся.
- Тогда мне нужно будет называть себя не туадэр, а треадэр, а это созвучно с бранным словом. Нет. Пожалуйста, в мой род.
- Хорошо. Я поручу тоо записать это в книгу. Здоровья ногам ваших коней.
Руан усадил Аулун к себе на колени, прислушиваясь к скрипу лестницы, а потом и двери. Её полуулыбка опять сводила с ума, но теперь он не боялся спугнуть её, и прикоснулся кончиками пальцев к розовым губам, заворожённо глядя, как темнеет и тяжелеет золото её взгляда.
- Ты…
Её нежные пальцы скользнули между его, и слова закончились, как всегда, спрятанные между поцелуями и ладонями, раздавленные в пальцах и прикрытые тёмными густыми ресницами, и троеточие на щеке заменило их, стирая мысли, погружая мир в объятия тёплого бело-розового снега.
17. Кам.Верни мне то, что забрал
- Госпожа, ты устала. - Вирсат не спрашивала, а утверждала, но каприфоль не успела упасть тонкой золотистой сеткой к ногам, как платок в «Танце песка», который она разучивала для гостей из Ровалла. - Пойдём во дворец.
Камайя лишь кивнула. Половину ночи она провела, пытаясь уснуть, а вторую - сидя на кресле и зачем-то терзая себя картинами губ Рисэл под губами Аслэга, и сил больше не было. Силы остались там, в каморке, куда заперли верных Дерре и Вирсат, рассыпались у двери Гатэ, прилипли к губам клятого Аслэга, который опять мучил её, и разлились лужицей из ненароком опрокинутой плошки с водой в лекарском домике.
- Да. Пойдём.
- Госпожа! - приветствовал её радостно Эрту. - Благословит тебя Мать Даыл, госпожа Камайя!
Она привычно сунула ему серебряный и извлекла из хранилища своих улыбок такую же, серебряную. Золотые она хранила для особых случаев, а те, что сверкали, как чистый алитейт - для исключительных. Гроши и медяки она не хранила: нет смысла в мелочи, которая не ценится.
«Ты избалована», - сказала ей Кэлантай с обычной мягкой улыбкой, когда спустя пять лет после их первой встречи Камайя на свадьбе Руана выскочила ей навстречу, измазанная кремом, из столовой. - «Ты живёшь в роскоши, какой нет и у дочерей крейта. Ты благодарна Руану?»
Она тогда пожала плечами и кивнула. Конечно, она была благодарна Руану! За исключением тех моментов, когда ей всё же хотелось не учиться, а скакать галопом по полям или сбивать палкой яблоки, весело перекидываясь бранными словечками с деревенскими мальчишками. Но он насмешливо смотрел на неё, как будто сомневаясь в том, что она сможет переступить через лень, и плечи почему-то расправлялись, а глаза прищуривались. «Я теперь могу всё», - сказала она после того, как нарезала на кусочки и запихнула в себя на том пляже тошнотворную, похожую на желе, медузу, под истошные вопли своей личной горничной, которая брезговала даже отнять это склизкое создание у госпожи.
Теперь она сомневалась в этом всемогуществе. Камайя шла, окидывая взглядом ставшие привычными за эти месяцы окна, арки галереек, узнавая вмятины на стенах, там, где глина успела просесть, прежде чем затвердеть до состояния камня под степным испепеляющим солнцем.