Тот широко улыбнулся и протянул свою.
— Ты тоже не девочка, — шутливо парировал он.
Они стояли все пятеро у порога дома, понимая, что никогда больше сюда не вернутся. Их маленькая коммуна не могла существовать слишком долго.
— А куда Тимофей уезжает? — встряла Катька.
— Не Тимофей, а дядя Тимофей, — одернул ее Витек. — Вот еще! Нашла себе ровню!
— Он мне сам разрешил, правда?
— Иди сюда, Катена, — засмеялся Тимофей, обнимая ее. — Называй меня, как хочешь, только в печку не ставь.
— Почему в печку?
— Подрастешь, узнаешь. Давай, что ли, прощаться?
— А я не хочу. Ты мне нравишься. Поехали с нами в детскую деревню. Ты будешь нашим папой.
— Катька, не приставай с глупостями! — вмешался Витек.
— Так ты решил ехать? — спросил у него Тимофей, отпуская Катю.
— Завтра. Мы поедем туда завтра.
— Больше не будешь бегать?
— Не знаю. Посмотрим, — криво улыбнулся Витек. — Хотя не должен.
— Что ж, ладно. Может, еще увидимся.
— Ага. Может.
— Удачи тебе. Ты хороший парень. Такие, как ты, в жизни не пропадают. Если сам пропасть не захочешь. Все в твоих руках.
— Понял, — смущенно отвел взгляд Виктор. — За письмо спасибо.
— Не за что. Да! Совсем забыл! Это тебе, — Тимофей протянул ему сумку с ноутбуком.
— Мне?
— Подарок. На память. Главное — учись. Не так уж это и плохо. Ну, бывай. — И посмотрел на девочку. — Пока, Катька. Не шали!
— Пока!
— Пока!
Распрощавшись, Тимофей, Кристина и Вера вышли из калитки на дорогу.
Витек притянул к себе Катьку и тихо сказал:
— До свидания, Клоун.
Тимофей оглянулся, словно услышал, и помахал ему рукой. Виктор помахал в ответ.
Никогда еще он не сожалел так о тех, кто уходил. Никогда в его сердце на закрадывалась такая тоскливая, такая безудержная печаль о ком-то. Эти беззлобные, простые, веселые люди, говорившие правильно и умевшие многое понять без слов, ему очень понравились. Такими, наверное, и должны быть те, кого всегда приятно видеть и чувствовать рядом.
Так Витек с Катькой и стояли на пороге дома, потерянно и долго глядя им вслед.
Он и подумать не мог, что так быстро способен привыкнуть к кому-либо. И теперь страдал. Страдал от понимания того, что у каждого своя дорога в жизни и что все они — попутчики, рано или поздно расстающиеся где-то на перекрестках больших и малых людских тропинок. Тимофей был совершенно прав, когда однажды вечером говорил ему об этом. Тогда они хорошо поговорили, как два настоящих взрослых мужика. О жизни, о ее «превратностях», о том, как иногда правильно она сталкивает людей, какие обстоятельства ни вызвали бы такие столкновения. Каждый получал после таких встреч что-то нужное и полезное. И хотя Витек до конца слов не понимал, но интуитивно верно определял их смысл, благо не был обделен некоторым жизненным опытом и долгими наблюдениями за людьми, чаще всего его не замечавшими.
Что-то несомненно менялось в жизни Виктора. Менялось значительно и, скорее всего, бесповоротно. Всего несколько недель назад он был один в этом мире, в котором нигде нельзя чувствовать себя спокойно. В противостоянии чужой воле он закалил свою собственную. И его воля не знала ни жалости, ни страха, ни привязанности, ни любви, ни особой ненависти к кому-либо.
Теперь же у него появились друзья, появилась Катька, которую он уже не отделял от своих забот, и по-настоящему родной человек — бабушка, оказавшаяся не такой плохой, как он думал о ней все свои детские годы. Из-за последнего обстоятельства Витек ощущал уж совсем необычную для него теплоту в груди и совершенно необъяснимую радость.
— А баба Зоя нас к себе может взять? — как будто угадав его мысли, спросила Катька.
— Нет.
— Почему?
— Потому что она уже старенькая. Не разрешат ей нас взять.
— А она приедет к нам? Пусть она приедет! Я ееные булочки люблю. Они вкуснее магазинных. Правда?
— Тебе бы только лопать, — усмехнулся Витек.
— Просто я расту, — вздохнула она.
«Наверное, я тоже», — подумал он.
Генри Остерман жил в Броневом переулке в аккуратном особнячке под номером 3, арендованном по соседству с коттеджами одного из посольств.
— Я ненавижу гостиницы, — сказал он Старику, гуляя с ним по дорожкам, витиевато проложенным среди травяных газонов, не потерявших зеленой свежести даже в ноябре. — И особенно гостиницы, доставшиеся нынешнему эсэнгэшному капитализму от бывшего Советского Союза.
На лужайках нанятые рабочие устанавливали качели, маленькие белые столики, что-то вроде небольшой сценической площадки и уменьшенную копию старинного замка. Погода уже целую неделю держалась безветренная, сухая и теплая, поэтому Остерман решил организовать часть праздника для внучки на свежем воздухе.