Она хлопнула ладонью ему по лбу и спросила:
— И когда ты намереваешься поговорить с этим распрекрасным господином, который у кого-то в горле застрял?
— Завтра.
— Так скоро?! — испугалась Кристина.
— Другого случая может не представиться. У него намечается праздник, который я намерен почтить своим присутствием.
— Ты самый ненормальный Дон-Кихот из всех Дон-Кихотов.
— Если ненормальность означает неординарность мышления, расчет, изобретательность и принципиальное неприятие зла, тогда я согласен быть самым ненормальным.
— И самым пижонистым, хотелось бы мне добавить! — засмеялась Кристина, укрываясь вместе с ним пледом.
— Богдан Сергеевич, почему вы считаете, что Тимофей тут появится? — осторожно спросил Олежек, наблюдая вместе с ним за машинами с дипломатическими номерами, въезжавшими через ворота на территорию особняка.
— Он упрямый парень. Появится, — уверенно ответил Старик. — Обязательно появится.
— Лично я не уверен. Он не рискнет сунуться сюда.
— Я всегда говорил тебе, чтобы ты не судил о людях по себе. Собственное Я — не та мера, которой измеряются характеры других.
Они стояли возле маленькой беседки на краю участка, в стороне от резвящихся детей, голоса которых звучали резко и пронзительно в густом теплом воздухе запоздавшего бабьего лета, решившего одарить горожан последними своими прелестями. Иногда сквозь слой облаков проглядывало солнце и разливало по городу мягкую дымку во всех тонах оранжевого и синего. День обещал быть просто прекрасным.
Старик щурился, отыскивая взглядом своих людей, неспешно прогуливавшихся вдоль забора. На них обращали внимание только дети, которым всегда и до всего дело. Под натянутым тентом начали рассаживаться скрипачи. Из дома для гостей вынесли закуски и напитки. Слышалась бойкая английская речь, смех и стук крокетных молотков. Если бы не вздымавшаяся на горизонте бело-красная телевизионная вышка, можно было бы подумать, что все действо происходит на окраине Лондона, в поместье какого-нибудь эсквайра, созвавшего родственников на обед.
— Где Ира? — спросил Старик.
— Не знаю, — пожал плечами Олежек. — Она свой телефон отключила.
— Нюхом чует, маленькая негодница…
— Чего вы говорите?
— Ничего! — отрезал Старик.
Струнный квартет начал свою программу с «Канона» Пахельбеля. Тонкая ритмичность скрипок разлилась вокруг, подобно запаху меда. Именно в такие моменты жизнь теряла всю свою надуманную замысловатость и мрачность. Все становилось на свои места, как шестеренки в часовом механизме.
Старик, прикрыв глаза, улыбнулся.
— Чертовски хорошо. Правда?
— Чего ж хорошего? Эти едят-пьют, а мы тут торчим, дурака этого караулим! — заметил недовольно Олежек.
— Ты неисправим, юноша, — тихо засмеялся Старик. — Оглянись вокруг, вдохни этот воздух и почувствуй редкость момента. Ибо, как сказал Цицерон, все прекрасное редко. Ах, бедное, бедное вы племя! Вы с такой недоверчивостью относитесь к вещам отвлеченным, что жизнь ваша напоминает серый, унылый холст, который вы упорно стараетесь украсить быстросходящими адреналиновыми красками. И когда адреналин исчезает, холст снова становится серым. Помни, друг мой, радость душе иногда приносят самые простые и незамысловатые явления. Будь то этот прекрасный осенний день, наполненный замечательной музыкой, или тонкие струйки воды, стекающие по оконному стеклу, или первый утренний луч солнца, только пробившийся из-за кромки горизонта. В буйстве чувств, как в наркотике, сначала много удовольствия, но потом ты превращаешься в раба, ищущего все новых острых впечатлений, и не можешь остановиться, пока судьба сама не остановит тебя простым щелчком пальцев. Раз! И все. Оглянешься назад — и не увидишь ничего, что согрело бы душу теплом от сознания познанной когда-то красоты.
— Ну, красоты мне и в бабах хватает, — буркнул мрачный Олежек, ненавидевший такие лекции.
Богдан Сергеевич с огромным сожалением взглянул на него.
— Боюсь, ни возраст, ни опыт не помогут тебе понять столь очевидных вещей. Так и останешься комком первобытных инстинктов.
— Главное — не помереть раньше времени, а остальное мне пофигу, — ухмыльнулся Олежек.
Их беседа была прервана сигналом сотового телефона из кармана Старика. Старик вытащил трубку, взглянул на экранчик, на котором появился номер звонившего, и раздраженно поморщился. После этого отошел от Олега в сторону и ответил:
— Слушаю.
— Я от Владимира Ивановича, — пробасил незнакомый голос.
— Да, я так и понял.