Ханна покачала головой:
— Я не хочу помогать. Очень жарко. Я хочу купаться.
Элис покосилась на гипс.
— Ты же знаешь, что нельзя.
— Но мне жарко, очень, очень жарко!
— Мне тоже, Ханна, — она почувствовала, что ее терпение на исходе. — Почему ты не рисуешь, не играешь? — Она показала на корзину, полную всякой всячины, которую она поставила возле Ханны.
— Но мне жарко!
— Прекрати! — оборвала ее Элис.
Но ей тут же стало стыдно. У ребенка нога в гипсе, а солнце печет, как нанятое. Ханна не виновата, что куксится и капризничает.
— Извини, что я накричала на тебя. Хочешь, вечером пойдем в пиццерию? Там прохладно.
Ради Ханны она решила позволить себе такую недопустимую роскошь — поход в ресторан.
Дочка изумленно раскрыла глаза и кивнула. Но ее грустная мордашка не просветлела.
Элис вздохнула. Деньги — не единственная проблема. Клинт! Прошло уже три ночи с тех пор, как она лежала в его объятиях, забыв обо всем на свете. Если бы она тогда сохранила хладнокровие!
Теперь он возвращался очень поздно. Элис лежала без сна и прислушивалась к его шагам на кухне. Потом скрипела лестница, она знала, что он поднимается наверх. Она замирала, надеясь, что он придет к ней. Пока напрасно. Сколько же он еще выдержит такое — работать по шестнадцать часов в день?
С другой стороны, она была ему даже благодарна. В конце концов, ее будущее зависело от того, откроется ли ресторан вовремя. Но Клинт — человек, а не машина. Ему тоже нужен отдых. Неужели нельзя уходить на работу чуть позже и возвращаться чуть раньше?
Если он намерен ее избегать, то — да.
Если бы она только не бросилась так бездумно ему на шею! Что такое на нее нашло? Она злилась на себя и стискивала зубы.
Клинт не должен узнать о ее чувствах. Это нетрудно, поскольку они почти не видятся. Но боль от этого не стихала.
Языком она провела по пересохшим губам. Она просто не способна прогнать воспоминания той ночи. Он заставил ее почувствовать себя обольстительной и желанной… Она наморщила лоб. Почему она не может отделаться от этих мыслей? Надо надеяться, что время излечит все.
Мороженое было почти готово, когда Клинт вылез из машины своего коллеги. Он выглядел так, будто вывалялся в помойке, в его темных волосах застряли опилки.
Его лицо было застывшей маской, словно он с трудом сдерживал ярость. Ну и ладно. Она тоже в ярости. Он не подошел к ним, а направился к крану, снял на ходу рубаху, нагнулся и открыл воду.
Элис не могла отвести взгляд.
— Привет, — сказал он.
Ханна встрепенулась.
— Клинт! — Она вся просияла и протянула к нему руки. — Как хорошо, что ты пришел.
Элис могла бы поклясться, что он вздрогнул. Но когда он присел на корточки возле ее дочери и улыбнулся ей, она почувствовала облегчение.
— Ну, как дела, моя умница?
— Хорошо. — Она показала на свою ногу. — Смотри, Клинт! Мама, и Милли, и Дженни написали мне автографы. Ты тоже напишешь тут свое имя? Сегодня вечером мы идем в пиццерию. А сейчас делаем мороженое на мой день рождения.
Элис ничего не понимала — Ханну словно подменили. Значит, дело не в ноге? Неужели она капризничала из-за того, что соскучилась по Клинту?
Она подавила вздох. Ханна определенно похожа на нее. Обе изводятся от тоски по мужчине, для которого не значат ничего. Нахмурившись, она посмотрела на него.
— Мы тебя не ждали. Почему ты так рано?
— Сегодня был ужасный день. Надо поговорить. С глазу на глаз.
Злость Элис испарилась, стоило ей заметить его озабоченное лицо.
— Мороженое почти готово, Ханна.
Мы с Клинтом пойдем в дом и принесем фломастер для автографа и ложку, чтобы попробовать мороженое.
— Когда вы придете, Клинт должен сидеть рядом со мной. И в пиццерии тоже.
— Не думаю, что Клинт пойдет с нами, мое солнышко. Ему нужно работать.
— Ну-у… — протянула Ханна.
— Ханна, знаешь что? Я очень голоден и очень люблю пиццу. Мы пойдем все вместе.
— Йо-хо! — от радости Ханна захлопала в ладоши.
Они вошли в кухню. Элис повернулась к Клинту.
— Что ты хочешь мне сказать?
— Лучше сядь.
Элис не хотелось садиться. В его взгляде было что-то пугающее.
— В ресторане прорвало трубы, и вода загубила стену, основание пола, распиловочный станок и дрель.
— Какой ужас! Бедная Милли!
— Она здорово перепсиховала. Но у нее все застраховано. Гораздо хуже, что мы не сможем работать, пока все не просохнет. Даже если вкалывать круглые сутки, все равно в срок не уложимся. Мне очень жаль, Элис.
Элис словно оглушили. Слишком многое зависело от того, когда откроется ресторан. Но еще одно мучило ее — чувство стыда. Она только и знала, что жалела себя, считая, что Клинт ее избегает. Ну да, может быть, так оно и было. Но ведь он работал день и ночь не ради Милли. Нет, прежде всего, ради нее.