— Она просто умела это делать. Я не знаю как, никогда не видел, как ей это удается. Сначала просто замечал, что у нее появляются странные вещи, о которых она наотрез отказывалась говорить, а потом просто застукал ее в другой одежде. Кажется, она сказала, что это называется «джинсы» и «кроссовки».
— И ты даже не попытался разузнать, зачем она это делает?
— Я ей верил, а раз Данаани сказала, что так надо и всему свое время, значит, мое время узнать правду пока не пришло.
— Вера — это замечательно, но, знаешь, не ничего не мешало тебе хотя бы попытаться узнать, что делает твоя любимая женщина. Чтобы теперь не ломать голову, почему она не говорила всей правды и почему тебе, человеку, с которым связала свою жизнь вот этим, — я подняла руку со сверкающей меткой, — Данаани не смогла открыть свою жизнь.
Я видела, что мои слова глубоко ему неприятны, но будем считать это платой з «потаскуху». Вот теперь мы квиты. А еще я в самом деле считаю, что доверие — великая сила, которая держит отношения покрепче любви, но когда это доверие взаимно. Принцесса не доверяла своему гарду. И мне, хоть ты тресни, казалось, что это тоже неспроста.
Граз’зт вернулся в комнату злой и дальнейшие попытки выяснить еще что-нибудь из жизни принцессы, пришлось прекратить.
— Она клянется, что ничего не подливала в питье, — без вступления сказал он. Я так понимаю, что речь о той сухой тетке, которая принесла мне лекарство от женской хвори. — Я умею разговаривать людей, Маа’шалин, и кое-что смыслю во вранье и правде. Так вот, я могу хоть кожу с нее содрать, но у нее все равно не будет для меня другого ответа.
— Это было бы слишком просто, — согласилась я. — Никто бы не стал так открыто подставляться. Сам посуди: если ты хочешь кого-то отравить, то разве будешь лично нести яд? Скорее уж сделаешь так, чтобы подумали на того, что его принесет. Потому что тогда под рукой будет жертва и можно не морочить голову долгими поисками.
— Какая умная, — хмыкнул Рогалик.
— Просто читать люблю, — пожала плечами я.
— Я тоже склоняюсь к мысли, что Альгу просто подставили. И подставил тот, кто точно знал, что лекарство попадет прямиком к тебе. Кому еще ты сказала про женские дни?
Я откашлялась, чтобы скрыть смущение. Соврала ведь, а все равно чувство такое, вроде смотрю в чисто мужской компании футбол, который перерывают на рекламу «Тампакса».
— Никому. Я это выдумала на ходу, чтобы не говорить Тану правду.
— Значит, ты сказала только Тану? — Оранжевый взгляд Граз’зта недобро сверкнул. — И в комнате больше никого не было? Никто не мог вас подслушать? Только правду, Маа’шалин, потому что от этого зависит, буду ли я потом жалеть о том, что поспешил.
— если ты думаешь, что в нашей спальне на рассвете собирается мужской гарем, то спешу тебя расстроить — нет, здесь никого не было. Хотя, если честно, Тан оказался поблизости очень вовремя.
— При том, что его комната находится в другой части замка, и даже если бы ты голосила, как банши, то он все равно не мог бы этого услышать. — Рогалик скрестил руки на груди, окинул комнату взглядом. Нахмурился. — Тан пойдет на многое, чтобы мне насолить. Видишь ли, то, что мне хватило смелости взять в жены селуне, ради мира для наших народов, очень больно ударило по его самолюбию. Он был уверен, что мои попытки вернуть к жизни Эри помешают пойти на такой шаг.
— Тан не стал бы травить твою жену, — отмахнулась от этой мысли я. — Это тоже слишком очевидный отравитель, Граз’зт. Два человека, на которых подумают в первую очередь. Тем более, что сделав тебя вдовцом во второй раз, он, если я правильно понимаю, тоже в выигрыше: ты в опале, потому что не уберег дочку Светлого владыки, репутация окончательно испорчена статусом «синей бороды».
— Синей … бороды? — Рогалик озадачено потер подбородок.
— Потом расскажу, — отмахнулась я. — В любом случае, Тан не стал бы этого делать.
— Ищи, кому выгодно, — добавил Хадалис.
— Выгодно тому, кто знает, что Тану выгодно, — продолжала стоять на своем я. — Это же очевидно. Особенно, если этот человек каким-то образом знал, что тут была жаркая сцена и Граз’зт, на волне ревности, ухватится за этот повод, чтобы поквитаться с братом.
— Это очень хорошая мысль, если бы не одно «но»: ты сама сказала, что в комнате никого не было.
Я уже собиралась погрызть ногти, чего за мной никогда не водилось, а потом догадка меня словно обухом по башке огрела. Куда и слабость делась! Я вскочила с кровати, метнулась Рогалику за спину, пошарила взглядом.
— Что ты делаешь, Маа’шалин?
— Ищу шпиона, — ответила я, встала на колени и даже заглянула под кровать. — Если твоя мачеха могла замаскировать его под статую в купальне, то, наверное, и всунуть в нашу спальню шпиона под видом бумажки, проще простого. Или нет?
Я, все еще стоя н коленях, опираясь рукой на кровать, вопросительно посмотрела на своего мужа.
— У тебя очень светлая голова, Маа’шалин, — восхищенно похвалил он. — Только мачеха еще вчера утром отбыла в столицу.
— Это уже следующий вопрос. Возможно, это и не она вовсе?
— Да кто угодно мог такое сделать, — заметил Хадалис. — И не забывайте, что эта мелкая тварь, если она действительно шпион, услышала достаточно, чтобы понять, что Данаани — вовсе не Данаани.
А слона, как говорится, мы упустили из виду.
— Кто еще из твоих родственничков держит в кармане таких паразитов? — Я все-таки встала с колен, но голова вдруг так резко закружилась, что, если бы не поддержка Хадалиса, я бы, наверное, позорно грохнулась.
— Мне кажется, Маа’шалин, — на манер Рогалика, назвал меня он, — тебе лучше вернуться в постель.
Я не возражала и позволила гарду взять меня на руки, усадить в постель и подложить под спину подушки. Все это время Граз’зт наблюдал за происходящим с лицом давно сидящего без работы мясника. Для полного образа ему не хватало разве что окровавленного фартука и огромного топора.
— Так у кого могут быть такие служки? — спросила я, удобно устроившись на своем королевском ложе. Признаться, мне нравится видеть, что ему не по душе прикосновения ко мне Хадалиса. Первый раз вижу в отношении себя что-то похожее на ревность. Ну или это просто моя отравленная какой-то дрянью фантазия чудит.
— Откуда мне знать? — Граз’зт, не сводя глаз с гарда, передернул плечами. — Эти приживали липнут ко всем, кто хорошо заплатит или приманит вкусным пряником. Но это точно не кто-то из слуг.
— Ну отлично, значит, круг подозреваемых сужается до… всей твоей семейки, — с нарочитой паузой, сказал Хадалис. — Почему я не удивлен?
— Если ты не перестанешь говорить хрень, то я забуду, что уже врезал тебе по роже накануне вечером и мы вроде как заключили перемирие.
— Я тебе тоже врезал, — напомнил Хадалис и как бы между прочим потер ладонью левый кулак. — Запомню, что слева удар ты ни черта держать не умеешь.
Мальчики — такие мальчики, даже когда взрослые мужики. Лишь бы подраться, лишь бы помериться всем известными органами. Но зато я знаю, что произошло. И это «заключили перемирие» очень обнадеживает. Надо бы престать валять дурака и не провоцировать их снова выяснять отношения. И, знаете, мне приятно, что два непримиримых союзника забыли свои обиды ради помощи мне. И принцессе.
— А почерк? — вспомнила я. — Ты же видел записку, Граз’зт, значит наверняка узнал почерк.
Он посмотрел на меня так, как будто я вдруг заговорила на старо арамейском.
— Маа’шалин, я, возможно, смог бы узнать плохо подделанную подпись, но почерк…
— Думаю, если эти твари умеют превращаться в огрызок бумаги, что и «стать» чьим-то почерком для них не проблема.
Я кивнула Хадалису, соглашаясь с его словами.
— Мачеха уехала еще вчера утром, — напомнил Граз’зт, — я думаю, что даже если записку подбросила она или это сделал кто-то по ее указке, то отравить питье было некому.
— Или у нее есть союзник. — Хоть убейте, а я не желаю сбрасывать эту заразу со счетов только потому, что ее не было в замке. Знаю я эти «не было»: в одну дверь с пафосом вышли, в другую потихоньку зашли. — Извини, Рогалик, но Хадалис прав: я думаю, тут не обошлось без вмешательства твоей семейки. Не знаю, чем им насолила, но, полагаю, тем же, ем и другие твои жены.