— О нет, я заметила! — Я прикусила губу, больше всего на свете жалея о том, что так глупо выдала свои чувства. Только слепая дура бы не заметила, что он — взрослый шикарный мужчина. И, что самое ужасное, очень хотелось, чтобы этот шикарный мужчина перестал задавать дурацкие вопросы. — Мне уже лучше, так что, пока никто не хватился хозяйки вечера, лучше вернуться в зал.
— Да к бесам этих рогатых с их дурацкими праздниками!
Его ладонь скользнула ниже по моей спине, а губы с голодной страстью прикоснулись к моим. Мгновение я еще думала о том, что надо срочно сбежать, и что он точно не будет удерживать меня силой, но все эти мысли растворились от одного его:
— Я бы отдал за тебя душу…
За меня? За Данаани? За свою растоптанную любовь?
Из головы выветрились все мысли, кроме одной: я его убью, если он сейчас остановится. Потому что я простая, слабая девчонка двадцати лет, которую никогда так не целовали, как поцеловал Рогалик и сейчас целует этот крылатый соблазн. И хоть раз в жизни я не хочу думать о том, что правильно, а что — нет.
В конце концов, имею я право на минуту наслаждения?
Его поцелуй был похож на прикосновение ласкового пламени: трепетный, но страстный, покоряющий — и осторожный. Совершенный настолько, насколько совершенной может быть карамельная страсть, приправленная зернышками перца для легкой горчинки. Не оторваться при всем желании.
И все же, та часть моего разума, которая оказалась способна выстоять против этого бешеного потока, назойливо жужжала в ухо: «Машка, что ты творишь? Это тебе не пирожок на задней парте трескать, пока учительница не видит, это — почти что измена».
Хотя, какая измена? В моем паспорте штампа нет, а я — зрелая девушка, которая уже забыла, что такое быть желанной этакими мужчинами. Или, честнее будет сказать, что и забывать-то было нечего.
Я уперлась ладонями в грудь Хадалиса, надавила — и он сразу отстранился, но руку с моей спины не убрал. А это такое искушение, скажу я вам — поглаживание пальцами вдоль по позвоночнику вверх и вниз. Вот не люблю я выражения про бабочек в животе, но сейчас я чувствовала, как полный десятикубовый шприц этих самых бабочек мне вкололи прямо в мозжечок.
Кажется, остановились мы вовремя.
— Прости, что… был несдержанным. — Глаза гарда ярко сверкали, и он так соблазнительно облизнул нижнюю губу, что мне пришлось схватиться за юбку, чтобы не наброситься на него снова.
Он был во сто раз соблазнительнее, чем пражский торт после затяжной диеты. Даже в тысячу. Хотя, Граз’зт все же чуточку больше. Или поровну?
«Машка, а ну прекрати это немедленно! Эти мужики — мины, а ты — сапер-самоучка. Одно неверное движение — и разорвет так, что не склеить и за сто лет».
— Это называется «одиночество», — буркнула я, стараясь улизнуть из манящей ласки его ладони. — Мне это чувство хорошо знакомо.
Вот так, даже дышится проще, когда между нами пара метров расстояния. Между прочим, и мне спокойнее, что не слечу с катушек и не повисну на этом крылатом соблазне до конца вечера.
— Безответная любовь сжигает, а растоптанная — отравляет.
— Тебя предавали, Маа’шалин? — спросил Хадалис осторожно.
Кстати, а ведь он покраснел. Ей-богу, стал розовым до кончиков ушей, и таким смущенным, как будто это я, а не он, набросилась на него с голодными поцелуями.
— Ты девственник? — Черт, я правда спросила это вслух?!
От неожиданности я закрыла рот ладонью. Вот только слова были сказаны и вряд ли даже забытая аркана помогла бы мне вернуть время вспять.
Хадалис уставился на меня так, будто я попросила пересказать теорию относительности. И покраснел еще больше.
— Это… не имеет значения.
— Значит, угадала, — сквозь пальцы пробубнила я.
Как, блин, такое вообще возможно? Как такое может быть, что это ходячий мистер Вселенная с лицом падшего ангела и телом бога, оказался до сих пор невинным. Куда смотрят местные девушки? Или этот парень хорошо отбивается? Или он вообще из этих… которые по мальчикам? Бррр… Нет, во-первых он явно запал на принцессу, а во-вторых, никакая вселенная, даже та, что в параллельном мире, не может быть так несправедлива.
— Интересно, чтобы на это все сказал брат? — втиснулся в наше напряженное молчание знакомый — будь он неладен! — голос Хи’лы.
Я расправила плечи, посмотрела на нее так, чтобы она наверняка знала — каждое слово в мой адрес я затолкаю болезненно глубоко.
— Ты что-то хотела? — с ледяным спокойствием спросила я. Пусть не думает, что меня беспокоит ее неприкрытая угроза.
— Пришла сказать, что тебя все обыскались, — соловеем прощебетала эта рогатая зараза, и, разглядывая Хадалиса, добавила: — Мне вернуться в зал и сказать, что у тебя очень важные неотложные дела?
— Я отведу принцессу. — Хадалис взял меня под локоть, провел мимо нее по нарочито широкой дуге. А мне на ухо шепнул: — Я смогу защитить тебя от него.
И не сомневаюсь, что сможет, вот только вряд ли Рогалик опустится до выяснений отношений на людях. Максимум даст понять, что потом скрутит нас в бараний рог. Обоих. И весьма болезненным способом.
Мы вернулись в зал как раз, когда там заканчивались последние приготовление для церемонии. И, уж не знаю, как так получилось, но Хи’ла успела просочиться перед нами и практически сразу прилипла к Граз’зту, что-то нашептывая ему на ухо. Он пытался отмахнуться от сестры, но она все-таки смогла закончить. Потому что после того, как Рогалик, вслед за Хи’лой, посмотрел в нашу сторону, я мысленно порадовалась, что мой рогатый муженек не умеет испепелять взглядом.
К счастью для нас всех, церемония уже началась и я надеялась, что она продлится достаточно долго, чтобы мы все успели остыть.
Несмотря на мои опасения, никакой кровавостью не отличалась. Родственники по двое подходили к вынесенному в центр зала алтарю, над которым сверкала ярко-сиреневая сфера. И правил всем эти процессом лично Темнейший владыка Абаддона. Первыми вышли близнецы и стоило мне посмотреть на них вдвоем, как снова стало не себе. Все это время Тан казался таким непоколебимым, взвешенным и безучастным к происходящему, что его признание выбило меня из колеи. До сих пор не представляю, что на него нашло, но даже тех коротких обрывков, которые он успел разболтать, было достаточно, чтобы сделать вывод об их с Данаани более тесном общении. Откуда он, например, знает, что она не умеет танцевать и об обещании научиться?
Я оглянулась на Хадалиса, который стоял у меня за спиной, теперь снова холодный и жесткий, как глыба белого мрамора.
Темнейший произнес какие-то слова, потом взял нож и надрезал ладонь сперва Тану, потом Граз’зту. Близнецы сообща выдавили немного крови в стоящую посреди алтаря каменную чашу, а потом Темнейший макнул туда палец и провел кровью сперва по губам одного сына, потом — другого. Я не понимала языка, на котором он говорил, но в памяти всплывали отдельные слова: кровь, жизнь, семейные узы.
После этого в чашу плеснули из бутылки, и по сверкающей поверхности растекся огонь. По залу пронесся одобрительный шепот.
Пришел черед следующей пары.
Я мысленно приготовилась держать удар, когда Рогалик встал около меня. С минуту мы молча наблюдали за тем, как его отец продолжает церемонию, а потом он тихо и совершенно безразлично сказал:
— Если ты хочешь проводить время с другим мужчиной, то, пожалуйста, делай это так, чтобы вас не видели. Я не потерплю слухов о том, что моя жена обнимается с другими мужчинами у всех на глазах.
— Я сделал это силой, — жестко швырнул в ответ Хадалис. — Или, полагаешь, девушке ее комплекции было легко сопротивляться такому, как я?
Я собиралась сказать, что этот разговор можно запросто отложить на потом, но в этот момент темнейший позвал к алтарю меня и Эраати.
Мы заняли место с противоположных сторон алтаря, но когда служки поднесли нам красные каменные чаши, из которых, как рассказывал Рогалик, мы должны были вылить немного вина в чашу, Эраати вернула кубок. На ее губах появилась не предвещающая ничего хорошего змеиная улыбка.