Четырехкратный стук в двери покоев оповестил о визите Верховной жрицы. Ар'вилстан д'Алис, шкура гхарова! Верховной жрице в аудиенции не отказывают, на кону может стоять будущее империи — кто знает, что ей показали боги? А может, решение моих проблем?
- Впустить! - и големы, на неискушенный взгляд неотличимые от солдат в тяжелом доспехе, распахнули узорчатые створки.
Старуха Смея вплыла в покои, подобрав подол мальды. Белые полукруглые двери сомкнулись за ее спиной, восстановив целостность раскидистого дерева.
- Доброй ночи, мой император. Нам надо поговорить.
Кто бы сомневался, что жрица проделала немалый путь до верхних ярусов Селестара не ради укрепления сосудов.
- Доброй ночи. Сядь, - кивнул на кресло и первым занял соседнее, подавая пример, - у тебя было видение?
- Да, мой император. Я видела... - сухие губы дрогнули, - трон без владыки. Вашу смерть.
Мой взгляд машинально устремился к золотому венцу на атласной подушке. Он напитан заклятиями неуязвимости, как почва водой после ливня. Когда корона на мне, ничья стрела, ничей яд, ничья магия не способны меня настичь. Но все же в груди шевельнулся страх — первобытный страх перед неведомым, каким являлся для меня дар жрицы.
- И кто же это? Кто коварные заговорщики? - я привстал в кресле, по опыту зная, что предсказание можно обратить — иначе бы мы сейчас не беседовали.
- Ваш главный враг — Вы сами, мой император, - надо отдать должное смертной, она не отвела глаз, - простите свою преданную слугу. Это случится от передозировки Мерцающей солью.
Что?! Я поперхнулся воздухом. Не в бою, не от коварства врагов, не от вампира, а от моей маленькой радости. От нее придется отказаться...
- Благодарю тебя, Смея, это все? - внутри начало подниматься знакомое раздражение. Если даже Соль будет мне недоступна, то скоро я сойду с ума. Пожалуй, смерть в этом виду предпочтительней.
- Не стоит благодарности, это мой долг, - старуха подскочила, будто сидела на раскаленных углях — опасалась моего гнева? Припадка?
- Пойдем, телепортирую, - не то чтобы я опасался за ее жизнь, на ней заклинаний не меньше, чем на моей короне, но мне не хотелось заставлять старуху идти пешком.
...Или, признайся, пока ты погружен в ее чувства, свои собственные демоны дремлют. Феликс, ты боишься. Боишься остаться наедине с собой.
Но этот момент все равно настал. Проводив Верховную, я остался один в пустых покоях, в которые приливом прибывали голоса.
Голоса. Тени, почти осязаемые. Они говорили, шептали, кричали. А что будет во сне? Там они обретут плоть.
Прежде Соль помогала ненадолго забыться, а теперь, если у меня осталась хоть капля ответственности перед империей, запасы придется выкинуть.
На моих покоях звукоизолирующее плетение, и никто не услышит криков во сне, слава Солнцу. Только не смей сожалеть! Ты сто лет забывал физическую боль не для того, чтобы сдаться от кошмаров.
- Сайерона, - позвал я вслух, и призраки на миг примолкли. А что, если...?
Заняв свое рабочее место, где приходилось реформировать законы и подписывать указы, я схватил бумагу и перо. Оно послушно, по памяти выводило черты Рожденной зимой* — большие глаза, оттененные веером ресниц, чуть вздернутый нос, губы... Пока я на нее смотрел, в голове звучал только ее голос.
*перевод имени Сайерона со снартарилла.
Глава 7 Сайерона, или Фаворитка императора
Напрасно я сворачивалась ежом в ожидании расплаты. Феликс не пришел ни ночью, ни следующим днем, ни через декаду, когда я принимала из лап ворона пятое письмо — подписанное аккуратным почерком Данари. У меня духу не хватило сообщить родным, КТО на самом деле Фил. Да и не навредит ли им это знание? Поистине, тот случай, когда крепче спишь...
А вот мне о сне оставалось только мечтать. Нет, Ленс был здоров — за исключением его «небольшой особенности», и Вериенна отлично справлялась с обязанностями — вместе с Макрой они теперь занимали небольшую комнату в моих покоях, что для слуг... Бессонница была другого толка. Меня раскачивало на волнах беспокойства — за себя, за Ленса, за наше ближайшее и далекое будущее, неопределенности и... любопытства. Даже сейчас, отчаянно краснея, я вспоминала, как ложилась в свою огромную постель под балдахином и представляла, что не было никакой пощечины. Словно во мне до сих пор его кровь. Видно, мое тело хорошо ее помнит. Так, что готово подчиниться его малейшему желанию, растаять воском и принять любую форму в его руках.