- Великий Алиссан писал, что мудрый не засматривается на чужую лужайку, а трудится на своей, чтобы она цвела и зеленела.
Голубые глаза сузились.
- Не сомневайтесь, я так долго возделываю свою землю, что усилия не останутся незамеченными. И хочу сказать — Вы не единственная, с кем император проводит ночи.
Уж не с ней ли? Отчего-то в этот момент я ее почти возненавидела, но натянула улыбку, как неудобный, но предписанный приличиями корсет.
- Не пристало обсуждать личную жизнь Его Величества, это дурной тон, - я выделила последнее слово, - леди.
- И это говорит мне та, кого он выставил на всеобщее обозрение? - эльфийка прошипела, понизив голос почти до шепота, - ты, ничтожная смертная, смеешь мне дерзить? Но пусть, через тридцать - сорок лет на тебя не посмотрит не то что император, даже последний матрос. Наслаждайся своим местом под солнцем, цвети на своей лужайке, пока стебель держит. А я подожду.
И отвернулась к световому столбу, будто это было интереснейшее зрелище в мире.
Гхар, как же она права. Даже через десять лет я утрачу последние черты юности. Рядом с эльфийским императором у меня нет будущего. Ну почему душа и тело тянутся к нему? После всего, что произошло?
От бесплодных размышлений отвлек световой столб — он уплотнился, так что сквозь него больше нельзя было ничего разглядеть, стал шире и ярче. Когда отблеск телепортации рассеялся, вперед ступил император. Легок на помине. Я старалась не смотреть на его лицо, поэтому разглядывала корону из золотых листьев и удлиненный камзол ниже колен, по традиции белый с филигранной золотой нитью, более плотной на высоком воротнике. Мантия — дань парадному облачению — являла собой произведение искусства. В честь праздника императорские портные потрудились на славу, переплавив в причудливом орнаменте яркость солнца и скромную сдержанность меди. Подбой — разумеется, белый. Я была готова изучить несуществующие пылинки на его сапогах, лишь бы не смотреть в глаза.
Впрочем, все снарры склонили головы, и я последовала их примеру. Жаль, передышка была недолгой. Император говорил приветственную речь на снартарилле, и на меня обрушивалась двойная пытка — его видом и голосом. После чего мантия прошуршала совсем близко, и он занял соседнее кресло-трон. Левая рука с изумрудным перстнем легла на подлокотник рядом с моей правой, вызывая немедленное желание отодвинуться...и в то же время отнимая саму способность к движению. Ноги стали ватными, внутри поднимались и лопались пузырьки веселящего напитка. Спроси кто, о чем уже пять минут говорит верховная жрица Смея, не смогла бы повторить ни слова.
И тут меня словно ужалило — его ладонь накрыла мою. Перед глазами поплыло, жар стучал в голове, сердце и во всем беспомощном теле. Кузнечным молотом.
Пусть он это прекратит!
Но жрица затянула молитву солнцу, эльфы откликнулись слаженным хором, а Феликс не только не отпустил, но и переплел мои пальцы со своими. Гхаррр...
Только разозлившись на себя, я смогла вернуть голос. Что бы это ни было — игра на публику во имя прикрытия, его прихоть или изощренное наказание, я не должна поддаваться чувствам. Не имею права!
«Клянусь ждать тебя у ворот Весны, не терять веры в твое возвращение на небесный трон...» Молитва предназначалась богу Солнца, но в сердце откликнулся образ снарра и его собственное возвращение. Так некстати символичным показалось и мое имя, «рожденная зимой». Вспомнилась и наша разлука, и то, как я ждала. Была уверена в его смерти и все равно ждала... чуда?
Дана как-то говорила, что у меня некий синдром, проявляющийся у жертвы к похитителю. «Действие крови давно прошло, чем еще объяснить твою депрессию?» - подруга разводила руками, а ее супруг одобрительно кивал.
«Если на минуту предположить, что вы правы, то как мне бороться?»
«Он мертв, все позади». - помню, как эти слова, призванные успокоить, произвели эффект приговора.
И вот он жив, и мое сердце оттаяло. Выбивало бешеный ритм весны, жизни, но ради чего? Сегодня же напишу Дане — пусть пришлет, как бороться с ее «синдромом», потому что собственных сил отчаянно не хватает.
Затуманенный разум все меньше видит опасности в императоре, тепло его руки словно щит, ограждающий от завистливых и любопытных.
До чего долгая церемония, да простит меня Солнце. Скосив на снарра быстрый взгляд, я столкнулась с его — как будто мы снова связаны одной кровью и одной волей. Прикусила губу, пряча улыбку, и почувствовала, как он чуть сильнее сжал мою руку. Жест поддержки?
Согласно этикету, император покинул зал первым. И отчего-то захватил меня с собой. Или это тоже предписано этикетом? За время телепортации дурман развеялся, подняла голову обида — он игнорировал меня целых десять дней! Благоразумие топталось на вторых ролях и пыталось привлечь к себе внимание — как-никак, моя цель — как можно меньше поддаваться эмоциям.