— Мы взяли достаточно масла? Лампада не погаснет?
— Должно хватить. Я взял с запасом.
Какую-то часть пути мы идем молча. Я понятия не имею, что обсуждать с ней в неформальной обстановке.
— Почему мы не исследуем другие территории? — спрашивает она вдруг. — Может, где-то далеко еще льют дожди и текут реки?
Водный вопрос в наш век стоит особо остро. Вода с поверхности давно испарилась, и источники находятся глубоко под землей. Колодцы высыхают, и нам приходится спускаться в шахты, искать в поте лица, чтобы не умереть от жажды. На сегодняшний день мы добываем литр в день на душу, и это гораздо больше, чем сотни лет назад, в годы Великой засухи. Тяжелое было время: власть тогда ослабела и не могла удержать в узде голодный народ, и люди пошли друг против друга в надежде избежать смерти.
— На данный момент у нас два источника, — отвечаю. — Верма и Цейдан. Первый прямо под нами, истощен и малопригоден. Второй перспективнее.
— Вен, я знаю больше, чем тебе кажется. Мне это и так известно, не настолько же я далекая. Еще я уверена, что нам необходимо искать новые источники. Цейдан тоже не вечен.
— Согласен, но есть трудности. Лучше это обсудить с Цвэном или Айроном, они в этом разбираются лучше меня.
От упоминания жениха госпожа вздыхает.
— Я же просила не вспоминать его.
— Может, он Вас чем-то обидел? Если да, то скажите, и он за это ответит.
— Ничем.
Не знаю, кому пришло в голову назвать прямой маршрут лабиринтом. Дорога под землей занимает пару часов, и вот солнечный свет уже просачивается в тоннель через небольшие щели. Еще пару шагов — и перед нами открывается вид на пустыню. Слева и позади от нас — тянущаяся дугой цепь скалистых гор. Где-то за ними, если пройтись вдоль хребта на запад, — Адасский округ. Бунтари основались только на южном горном берегу, так как горы считаются непроходимыми.
Здесь, на севере, безлюдно. Мало кто знает о существовании лабиринта, так что это место не вызывает никакого интереса. В общем, можно быть уверенным, в пустыне мы не встретим живой души. Возможно, это самое безопасное место на свете.
Желто-серый песок, бескрайнее небо и ровный горизонт, размываемый по краям горами. Абсолютно ничего лишнего. Во Дворце куда ни посмотришь — стена, а в ближайших округах, особенно в столицах, днем и ночью много шума. Я редко бываю на окраинах, где можно вдоволь надышаться в полной тишине. Проблема таких мест в том, что ты остаешься наедине с собой и слишком много думаешь.
— Мне так жаль, — говорит Ларрэт, — что я не могу толком оплакивать брата. Столько всего навалилось… — Она садится на песок и устремляет взор в небо. — Когда мне было шесть, мы с Дэмом пробрались сюда тайком от родителей, и я впервые увидела эту красоту. Он во мне тогда души не чаял, любил безмерно. Что же с ним случилось? Вырос и перестал замечать меня. А когда получил корону, совсем забыл, что у него есть сестра.
— Это печально. — Тоже сажусь. — Так бывает, что люди тонут в своих заботах и забывают про близких. И со мной такое случалось.
— Да? Расскажи.
— Наверное, Вы знаете Крэйна. Он был моим наставником в Ордене. Своих детей у него нет, и он относился ко мне как к сыну. Я редко его навещаю.
— Но так нельзя.
— Знаю. Я хотел бы исправиться, но мы слишком долго не общались, и сейчас… Боюсь, что не о чем, трудно сделать первый шаг.
— Он же не единственный, кого ты оставил. — Откуда она знает про Нору? Все-таки у Тэты слишком длинный язык. — Расскажи про нее. Ты ее любишь? Любил?
— Все сложно.
— Поссорились? Из-за чего?
Ларрэт задает вопрос со вопросом, но на все я отвечаю немногосложно. Сам не разобрался.
— Вен, кем бы ты был в другой жизни? — спрашивает она, сменив тему. — Если бы тебе не пришлось повиноваться судьбе и обстоятельствам.
— Я был бы самым обычным человеком. Ничем не примечательным.
— Дом, семья, орава ребятишек, тяжелый труд, быт… Так?
— Наверное, это наивно.
— Да, но я тебя понимаю. Иногда я тоже думаю, вот бы переродиться в другом теле. Но я была бы плохой женой — я не знаю, как вести хозяйство.
— Всему можно научиться. Это не главное.
— А что главное?
— Умение слышать друг друга, принимать, прощать.
— Ты же сам назвал любовь глупостью.
— Во-первых, именно так я не говорил. Во-вторых, я не знаю, что это такое, но знаю множество других понятий, которые трактуются как любовь. Само это слово слишком всеохватывающее, оно само себе ничего не значит. Значение имеет то, что люди подразумевают под этим. Но многие даже не задумываются, не вникают. — Я смотрю на небо, но чувствую на себе ее взгляд. — А еще я думаю, что нельзя любить человека, пока не узнаешь его полностью.