Первые два тюка Пашка отнёс бодро, дурачась и вальсируя. Третий он решил отнести, взгромоздив его на голову, как это делают в Африке или где-то там ещё. Проволока, перетягивающая сено крест на крест, резала голову. Шея немилосердно затекала, пыль щекотала ноздри, то и дело заставляя Пашку чихать, от чего его штормило из стороны в сторону. На очередной тюк молодой служащий присел и задумался.
— Не-е, так не пойдёт! Это возни до утра! Хм, — семь секунд… — Пашка, вспомнил своё шутливое обещание, окинул прицеп взглядом и улыбнулся. Ему пришла идея: надо обвязать все тюки верёвкой, по доскам скатить вниз, дотянуть их волоком до ворот, а там до конюшни — шаг! Потом, по два тюка в руки — всей работы минут на пятнадцать-двадцать…
Незаметно для себя Пашка стал напевать мелодию под которую выступал воздушный полёт, где работала Валентина. Мурлыча себе под нос, он собирал тюки в этакий «небоскрёб». Тут же лежал пандус, по которому обычно скатывали и закатывали контейнера. Кряхтя, кое-как в одиночку, Пашка пристроил пандус к прицепу. Получилась наклонная площадка.
— Скатятся, как по маслу! — Пашка вытер пот со лба. Он сходил к знакомому в собачник, взял у него верёвку. Обвязал нижние тюки, упёрся в край пандуса ногами, чтобы тот не пополз, когда «поедут» тюки с сеном и, напрягая все свои силы, потянул построенную конструкцию на себя. Чудо современной архитектуры, в стиле конюшенного экспресСЕНОнизма, (Пашка гордился придуманным по ходу каламбуром), зашаталось и нехотя задвигалось к краю прицепа. Он, разгорячённый, сам себе командовал, надрываясь и радуясь, что это гора хоть и медленно, но двигается: «И р-раз! И р-раз!..» Сено неожиданно заскользило вниз по гладкому пандусу. Потеряв равновесие, Пашка плюхнулся задом на асфальт. Построенная им громада, набрала скорость, наклонилась и, рассыпавшись на десятки тюков, накрыла с головой юного рационализатора…
На крики высыпали во двор все, кто репетировал в этот час на манеже и присутствовал в цирке. Их глазам предстала картина: совершенно пустой огромный прицеп, шевелящаяся подвывающая гора с сеном и ругающийся на чём свет стоит Захарыч, спешно разгребающий тюки.
Серьёзно испугавшись за здоровье начинающего, но уже такого талантливого изобретателя, силами коллектива тюки в считанные секунды были разобраны. Произведя «раскопки», артисты увидели целёхонького, но изрядно помятого и испуганного Пашку, шмыгающего носом.
— О, гляди! Полезное ископаемое — бронтозавр! — сострил кто-то из воздушников.
— Соплезавр! И к тому же с выговором! — загромыхал своим баритоном подошедший на крики инспектор манежа. — Захарыч! Тебе тоже — по старой «дружбе»! Моё терпение лопнуло! Блин, повеситься… — последние слова инспектора потонули во взрыве хохота — реакцией на «соплезавра с выговором».
Около недели это малопочтенное прозвище преследовало Пашку Жарких, как суровое напоминание о всей премудрости и определённой закономерности циркового ремесла. На доске «Авизо», где располагалась вся информация от инспектора, рядом с расписанием репетиций и программой представления, теперь «красовался» приказ о выговоре ему и Захарычу за нарушение норм правил техник безопасности.
Артисты, особенно его джигиты, подкалывали, поздравляя Пашку, как обычно поздравляют с премьерой: «С началом!..»
Особенно его терзали воспоминания насмешливых глаз Валентины, которая во время того происшествия, казалось, смеялась громче и дольше всех.
Её партнёры тогда, играючи, в считанные минуты перетаскали сено на конюшню. Теперь эти тюки с сеном высились у стены восклицательными знаками, как ежедневное напоминание о его позоре…
Захарыч, в тот злополучный день, столько «надарил» Пашке хомутов и дышел, что их с лихвой хватило бы на весь старый московский гужевой двор. Пашка, пришедший в себя от пережитого, только и смог тогда отшутиться:
— Я же тебе обещал «в семь секунд» — вот! — Помощник Захарыча, потирая ушибленное плечо, кивнул в сторону сена, сложенного воздушными гимнастами.
— Тьфу! Х-хомут тебе…
Глава восьмая
Валентина в который раз медленно взбиралась по верёвочной лестнице к куполу цирка, устало перебирая руками. Партнёры сочувствующе молчали. Отец недовольно сопя, качался, сидя на ловиторке. Даже яркие прожектора репетиционного света как-то съёжились, чуть потускнели, виновато бросая свои лучики на хромированные детали аппаратов воздушного полёта. Страхующая сетка ещё покачивалась после очередного падения Валентины. Сегодня репетиция явно «не клеилась»…