Оливия подтянула колени к подбородку, обхватила их и бросила на него косой взгляд.
— Ты всегда думаешь за всех? — спросила она с немалым сарказмом. — Или только за меня? — Да, иногда Олли готова была задушить его.
— Пожалуй, ты права, — медленно произнес Пьетро, нежно коснулся ее руки и совершенно серьезно добавил: — Скажи, почему ты считаешь, что тобой манипулируют? Кто дергает за твои ниточки? Хотелось бы, чтобы ты откровенно поделилась со мной своими чувствами.
На Оливию сразу навалилась усталость и желание расплакаться. Когда он смотрел на нее с такой добротой, она теряла голову и любила его еще больше. Злиться на него ей было гораздо легче, но долго злиться она не умела.
— Франко знал, за какие веревочки дергать. И мои родители. Они практически лишили меня возможности отвергнуть приглашение синьора Никколо Мазини привезти сюда Тедди. Да и твой отец... Он вроде и не собирался давить на меня, чтобы я осталась, но мое собственное понимание, что его привязанность к Тедди помогает ему преодолеть недуг, стало еще одной такой веревочкой. А тут еще, — она бросила печальный взгляд на Пьетро, — и ты. Со своими разумными соображениями, почему нам следует пожениться. Если это не манипуляция, тогда я не знаю, что называть таковой!
Ее голос в конце обвинительной речи почти перешел на крик, и по щеке скатилась одинокая слезинка. Пьетро смахнул ее большим пальцем.
— Ты могла отказать мне, — мягко заметил он. — Выбор был за тобой.
— Ну конечно! — сердито парировала Оливия. — Выбор между существованием моего малютки в Англии, или, как ты сам это назвал, жалким выживанием, да еще в семье с дедушкой и бабушкой, расстроенными уже одним его появлением на свет. И жизнью здесь, где все души не чают в ребенке и где он будет пользоваться всевозможными благами. Так какая же это свобода выбора? — задохнувшись, спросила она, опустила голову в горестном унижении и с грустью призналась: — По своему обыкновению, я поступила как трусишка.
Пьетро зажмурился. Решающий момент. Он ведь может честно сказать ей, что, реши она вернуться в Англию вместе с Тедди, им обоим было бы предоставлено щедрое содержание. Клан Мазини заботится о своих.
Но здесь-то ее ждет настоящее счастье. К тому же Никколо любит ее, как дочь, и будет так скучать по ней и внуку, что его состояние может обернуться серьезным ухудшением здоровья. Пьетро уже только одно это считал достаточным основанием для того, чтобы Оливия осталась. И, наконец, он не мог не признаться себе, что находит мысль о новом браке привлекательной. Особенно если будущая жена — такая горячая и сексуальная. А еще эта прелестная женщина нуждается в ответственном человеке, который позаботится о ней.
Сердце у нее определенно есть, но она бывает немного чокнутой, что ли, и излишне импульсивной. Такое сочетание может казаться довольно привлекательным, но может и спровоцировать бессовестных людей, — вроде Франко, например, — попользоваться ею. Нет, за ней точно нужно приглядывать. И ему кажется, что он как раз годится для этого.
— Ты сделала свой выбор, притом весьма смелый, — не совсем уверенно заговорил он. — Согласилась прожить всю оставшуюся жизнь со мной ради своего сына. Хотя откуда тебе знать, может, я из тех мужей, что бьют своих жен, не хранят им верность и не заботятся о них. — Пьетро взял обе ее руки в свои, поднес ко рту и стал целовать тонкие пальцы. — Так вот, я клятвенно обещаю тебе, что ты никогда не пожалеешь о нашем браке. Я сохраню тебе верность на протяжении всей нашей жизни, и, пока я жив, тебе никто ни причинит никакого вреда. Ты мне очень нравишься...
Пьетро вдруг замолчал, внезапное озарение обрушилось на него как тонна кирпичей: Матерь Божья, да он же любит ее! После того, что случилось с Амелией, он поклялся никогда больше не подставляться под подобную боль. Но это произошло снова: к нему пришло новое сильное чувство — любовь к Оливии! Его восхищало в ней все — и обаяние ее улыбки, и стремление позаботиться о других прежде, чем о себе, и необычайная ранимость, и ее открытость и щедрость...
Пьетро дрожал всем телом, его сердце раскрылось и как бы расцвело. Он взял ее руки и обвил ими свою шею, потом охватил своими чуть дрожавшими пальцами ее прелестное лицо.
Было бы ошибкой рассказывать ей о своих чувствах. Она не пожелает взвалить на себя груз моей любви, ведь ей предстоит еще привыкать к очень многому, решил он. Со временем же я смогу научить ее любить меня. И речь здесь не о насущных интересах моего отца или ее сына, а о моих чувствах к ней. О них я промолчу, но кое-то открою с почти полной искренностью. И он сказал: