— Подождите. Вы увидитесь с отцом утром. Он и так достаточно поволновался за этот вечер. Я зайду за вами и его внуком в десять часов.
Понимая, что Пьетро прав — еще бы ему не быть правым, он всегда прав! — Оливия вся поникла, как только тот отпустил ее руку. Ей так хотелось от всего сердца пожелать синьору Никколо спокойной ночи и услышать в конце ужасного вечера хоть одно доброе слово. Конечно, это было эгоистично с ее стороны. Старый больной джентльмен заслуживал покоя, а тут этот приезд, который вынудил его представлять гостью своей сестре, племяннику и снохе, и терпеть эту жуткую атмосферу за обедом.
Опустив голову от безысходности, Оливия повернулась, чтобы уйти, и... наткнулась на нарядный пристенный столик с серебряной вазой, наполненной благоухающими цветами. Она автоматически извинилась. Хотя и понятия не имела, почему должна извиняться перед столиком и букетом цветов. Женщина истерически хихикнула, и в тот же миг ее глаза наполнились слезами.
— Вы пьяны?
Пьетро внимательно всматривался в ее лицо. Она покачивалась, словно с трудом удерживалась на ногах, и выглядела так, будто не может решить, смеяться ей или плакать, и поэтому делает и то и другое одновременно.
— Отнюдь, я совершенно трезва.
— Вы почти ничего не ели — я видел. А вино пили.
Если она задержится здесь достаточно долго, он начнет обвинять ее во всех грехах! От ярости Оливия почувствовала боль в груди. Она сделала глубокий вдох и вызывающе взглянула на него.
— Если бы вы внимательно наблюдали за мной, то знали бы, что я выпила всего глоток. Мне не понравился вкус сухого вермута. Я предпочитаю сидр. Сладкий сидр, — добавила она не без гонора и заметила, как сверкнули его глаза, и дрогнул широкий чувственный рот. Упрямо выпятив свой маленький подбородок, она продолжила: — Просто я устала, да и пора взглянуть, как там мой Тедди.
— Я провожу вас.
Оливия устало потерла глаза. Приступ ярости распалил душу, но запал прошел слишком быстро, и ей показалось, что внутри нее образовалась пустота. После всего пережитого не осталось сил спорить с Пьетро. Когда тот сильной рукой подхватил ее под локоть, она лишь жалко улыбалась, пока они шли по тихим, мягко освещенным коридорам. И все же наконец пробормотала:
— Не надо, я прекрасно дойду сама.
— Еще как надо. Вы же забыли свой моток ниток.
Тепло его руки внушало покой, неохотно признала Оливия, утешало уже само его присутствие. А она была слишком утомлена и удручена, чтобы искать оправдание такому бесхребетному признанию. Искушение прильнуть к нему пропитало, казалось, все поры ее тела, но, сжав зубы, мисс Добсон подавила его. Разве она не взрослая и ответственная женщина? Ей незачем прислоняться к кому бы то ни было! И думать она должна только о своем ребенке.
При воспоминании о Тедди Оливия ускорила шаг. Что, если он соскучился и горько рыдает, пока его мамочка где-то там упивается собственным горем? Ее сердце стучало как барабан, и от сознания вины она, к тому моменту когда Пьетро открыл дверь предоставленных ей апартаментов, чувствовала себя совершенно разбитой и больной.
Вокруг стояла полная тишина. На мгновение к ней пришло чувство облегчения, тут же сменившееся леденящей кровь мыслью о том, что ее сыночек задохнулся во сне. Оливия грубо освободилась от поддерживавшей ее руки Пьетро в тот момент, когда Марина показалась из примыкавшей к спальне гостиной, в которую Оливия еще не успела заглянуть.
— Я слышала, как вы вернулись, — широко улыбнулась итальянка. — Маленького я покормила и перепеленала, он мирно спит. Приду утром около восьми, если сегодня уже не нужна вам.
— Я... О нет, конечно, нет, — запинаясь, ответила Оливия. Марина несла поднос с пустой посудой. Бедняжке пришлось есть здесь одной, покаянно подумала Оливия. Не следовало оставлять ее с ребенком надолго. — Прошу прощения, что так задержалась.
Если бы я была решительнее, то оповестила бы синьора Никколо, что не могу сегодня присутствовать на семейном обеде, подумала она, поскольку мое место рядом с сыном. Сколько раз мать корила, утверждая, что щенячье стремление угождать другим — один из худших в целой куче моих недостатков.
— Не глупите, — проворчала Марина. — Помогать вам с малюткой — моя работа с сегодняшнего дня. К тому же ничто не могло доставить мне большего удовольствия.