Мое счастье, которое и так было с заплатами, рвется в клочья.
Она не дает мне ответить:
– Мне без разницы, где ты был и с кем! Понял? Все равно!
Китнисс кричит, и ее глаза сверкают такой злобой, чтобы даже моя наивная любовь не находит изъянов.
– Ненавижу тебя!
Опускаю глаза в пол. Сглатываю. Что мне сделать? Встать на колени? Молить, чтобы она забрала свои слова назад?
Сжимаю руки в кулаки. Может, оно и к лучшему? Рано или поздно, Китнисс бы узнала обо всем, что со мной сделали, и что потом? Ее презрение? Отвращение?
Лучше ненависть – это чище. Тем более, что покойнику, в которого я превращусь, если сумею избавиться от Сноу, будет уже все равно.
– Я понял, – выдавливаю. – Пойду прогуляюсь…
Меня раздирают противоречия: остаться с ней и обнимать, целовать, душить в объятиях, вымаливая хоть каплю ласки, необходимой мне как воздух? Или убежать, скрыться, спрятаться в скорлупе, позволив боли душевной и мукам физическим поглотить меня?
Выбираю второе и поднимаюсь, иду прочь.
Дежурный миротворец поворачивает голову, едва я выхожу из комнаты. Он смотрит на меня так внимательно, будто пытается проникнуть в мои мысли.
«Прости, «друг», в них слишком много горечи, утонешь в такой несладкой карамели».
Бесцельно слоняюсь по дворцу, замечая множество новых постов охраны: на каждом этаже по целой группе вооруженных миротворцев. Будь я легковерным, решил бы, что президент опасается нападения, да только угрозы ему ждать неоткуда: единственные, кто мог помочь, – Тринадцатый дистрикт. Но, если они и живы до сих пор, то растеряли всю свою мощь.
***
Встречаю ее случайно: Джоанна убирает со стола в большой столовой. Татуировка, уродующая ее лицо, это пощечина всем, кто посмел поверить в Революцию, а глаза, сперва пустые, но ожившие, стоило ей узнать меня, – отражение боли, сравнимой с моей собственной. Она была такая сильная, ярая, живая! А теперь искалеченная, сломленная, отчаявшаяся.
Мы смотрим друг на друга, и каждый думает о своем. Мне вдруг становится страшно от своей догадки: Джоанна ведь Победитель, многие годы она провела в Капитолии… С ней делали тоже, что и со мной? Ее тело тоже истязали на забаву тем, у кого есть власть и деньги? Ее душу также вывернули наизнанку и выбросили под ноги тем, кому все равно?
Ее фигура тонкая, угловатая, а кожа бледная, с просвечивающими венами. Она тоже калека, такая же как я… Мой взгляд буквально застревает на ноже, который Джоанна держит в руке: непокорно, острием, направленным прямо в мою сторону. Так, словно она может напасть, так, будто она все еще на Играх – дикая и опасная! А потом меня пронзает: вот оно!
Щеки вспыхивают от волнения, когда я тяну руку к ее оружию, и пальцы Джо похожи на обледеневшие веточки, когда я касаюсь их, вынимая ножик. Она косится на миротворцев, чуть сдвигается, чтобы прикрыть от их глаз нашу тайну, а после разжимает ладонь. Мгновение, и металл прикасается к моему запястью под тканью рукава.
Джоанна смотрит вопросительно, наклоняет голову и вдруг улыбается, так искренне, что даже сердце щемит. Надежда! У нее, видимо, тоже осталась только надежда, крохотный огонек дрожащей свечи в конце длинного-длинного коридора. Она едва заметно кивает, скрепляя немой уговор, и тут же возвращается к своим делам: переставляет грязные тарелки на поднос, кривит губы, нашептывая что-то, и делает вид, будто меня нет рядом.
Я тороплюсь припрятать свою находку и с неимоверным трудом сдерживаюсь, чтобы не бежать: направляюсь к тому, месту, где мы еще вчера были с Китнисс: сидели вместе и мечтали о том, что у нас может быть будущее.
«Ненавижу! Ненавижу!» – ее проклятие эхом отдается во мне, заставляя сердце медленно кровоточить.
Почему сейчас? Отчего не вчера или не завтра? Зачем она бросила меня именно сейчас – когда внутри осталось так мало от того парня, что признался перед всем Панемом в своей безответной любви?
Впрочем, ответ ничего не изменит. Я не ее, а она не моя. Не все мечты сбываются, а у меня и так было слишком много: наши несмелые объятия там, в темнице, где Китнисс, как могла, выхаживала меня, наши первые поцелуи – трепетные, просящие. И та ночь, та мучительно прекрасная ночь, когда Китнисс была моей: по-настоящему моей.
В цветнике никого нет, только все тот же прогнивший город за окном и небо, хмурое, одинокое. Делая вид, что рассматриваю растение, тянусь к нему и запускаю руку в заросли, а потом втыкаю нож в землю по самую рукоять.
Китнисс позволила мне быть счастливым хотя бы какое-то время, подарила мгновения, с мыслями о которых я буду проживать свои последние минуты, и теперь моя очередь – я помогу ей выпорхнуть из клетки.
Комментарий к 21, часть первая
***
Если в тексте встретятся очепятки или ошибки, то
включена ПБ - буду благодарна за помощь )))
***
Я покрутилась, повертелась… И поскольку между двумя частями этой главы большой промежуток по времени, то я решила разбить ее на двое. Чтобы как-то скрасить эту короткую главу, скажу, что во второй половине мы сможем посмотреть на красную свадьбу Пита и Китнисс )))
***
Кому интересно, в личном профиле есть информация, как получать спойлеры обо всех моих работах)))
========== 21, часть вторя ==========
Не бечено…
Люди говорят, что когда ты становишься перед выбором – перед чертой, за которой пропасть, – то забываешь все плохое, помня лишь о том, как хочется продолжать вдыхать полной грудью воздух и чувствовать ласку солнца на своих щеках. Они врут или никогда по-настоящему не оказывались у двери, ведущей в забвение.
Мне не страшно. Я думал, что буду терзаться сомнениями или даже жалостью к себе. Только ничего это нет – внутри и снаружи такая пустота, что не остается причин, чтобы спорить. Я сделал свой выбор, я помню, кто настоящий враг.
Смахиваю капли с волос, насухо вытираюсь и выхожу из душа. В комнате, озаренной утренним светом, меня ждет Кларисса – она сидит на краю кровати и пальцем выводит незримый орнамент на рукаве моего свадебного костюма. Капитолийка поднимает глаза, когда я приближаюсь к ней, и дарит мне мягкую улыбку.
– Ну же, Пит, сегодня день, которого ты ждал, – говорит она, наверное, надеясь разгладить морщины на моем лице.
Безразлично пожимаю плечами.
– Я хотел не так, – отворачиваюсь и скидываю с себя полотенце.
Мне нет дела до того, что Кларисса, должно быть, смотрит на меня голого – неторопливо натягиваю штаны и рубашку.
– В любом случае, ты женишься на Китнисс, разве не она была мечтой всей твоей жизни?
Усмехаюсь.
– Та самая Китнисс, которая так сильно презирает меня, что за почти неделю не перекинулась со мной и парой фраз? Да, именно о такой жене я мечтал…
Говорю колючие фразы, но они помогают справиться с периодически накатывающей тоской. Зачем ворошить прошлое?
Кларисса отходит к окну, выдыхает на стекло, а потом рисует крохотное сердечко.
– Все равно, свадьба это… – она начинает говорить шепотом, – знаешь, у меня никогда не было такого. Никто не мечтал обо мне, не любил так, как ты любишь Китнисс.
Вполоборота наблюдаю за ней, а сам прячу в рукав свое оружие – нож ложится в специальный карман, который я смастерил сегодня ночью.
– Почему? – не задумываясь, спрашиваю ее.
Она некоторое время молчит, но все-таки признается.
– Я влюбилась однажды. У него были такие же светлые волосы, как у тебя, а глаза… Я до сих пор думаю, что не бывает травы зеленее, чем глаза Фи… того парня, – не договаривает Кларисса. – Но он…
– Что?
– Он ненавидел меня всеми фибрами души, каждой клеточкой своего красивого тела.
– Было за что? – Дергаю рукой, проверяя – не выпадет ли оружие в самый неподходящий момент.
Кларисса же разглядывает городскую даль и едва слышно произносит:
– Я продавала его, он был моим первым товаром. Такой красивый, дерзкий… – она вдруг разворачивается ко мне, торопливо подходит и хватает за руки. – У меня не было выбора, Пит! Честное слово! Сноу бы убил меня, а он… он… ему бы это было безразлично. Он исходил ненавистью ко мне, бросал такие злые слова! Я любила его, но каждый раз смотрела, как за ним закрывалась дверь, и он уходил в объятия других…