Она замолкает, борясь с подступившими слезами.
– Но это не важно! – Кларисса трет лицо руками. – Что-то я разболталась, – давит улыбку.
С опаской поглядываю на то, как близки ее пальцы к кончику ножа, который Кларисса не может видеть.
– Не страшно, – пытаюсь отстраниться, но она зачем-то цепляется.
– Этот костюм тебе очень идет… – Кларисса так быстро скользит руками вверх по моим запястьям, что я не успеваю отстраниться.
Ее лицо становится серьезным, озадаченным, в то время как мое бледнеет. Отступаю, только вот она уже успевает сообразить, что к чему, и дергает за ткань, задирая манжет выше.
– Пит? – в ее вопросе нет злости, одна лишь неприкрытая тревога. – Что ты задумал?
Выдергиваю свою.
– Не лезь в это, – махаю на нее.
– Мелларк, – Кларисса следует за мной, когда я отхожу в другой угол комнаты, – какого черта? Ты с ума сошел?
Круто разворачиваюсь и сталкиваюсь в ней взглядом.
– Еще нет! – рявкаю я. – Только недолго мне осталось!
– Ты же… – Кларисса охает. – Нет, ты не можешь…
Она качает головой, словно не может поверить в то, что только что узнала.
– Сноу? – одними губами шепчет она.
Я не вру. Киваю.
– Я не верю в это… – Кларисса спохватывается. – Тебя убьют! – зло шепчет она. – Убьют, дурак ты этакий!
– Я все решил, и хватит. Если хочешь меня сдать Сноу – иди и рассказывай, а нет – тогда замолчи. Я не вчера решился, так что оставь, как есть.
– Пит…
Отталкиваю ее.
– Уходи! Перед казнью каждый имеет право побыть наедине с тишиной.
Кларисса не слушается, топчется на месте, и мне приходится прикрикнуть на нее, чтобы она попятилась к двери.
– Одумайся… – просит капитолийка.
Это доводит меня едва ли не до бешенства.
– О чем тут думать? Ударили по одной щеке, так подставить другую? Забыла что со мной сделали? Или забыла по чьему приказу? Оставить все как есть – продлить свою агонию навечно! – перевожу дух. – У меня будет только одна попытка! И я не упущу этого шанса. Если Сноу умрет – и я, и Китнисс обретем свободу!
– Ты не сумеешь испробовать этой свободы…
– А я – для Китнисс! Я собирался умереть за нее еще на первых Играх, помнишь? Придется все-таки выполнить обещание, но мне не жаль, Китнисс – единственное, что для меня важно!
– Думаешь, твоя смерть ее не сломит? – добивает Кларисса.
Этот вопрос выбивает меня из спора. Опускаю плечи и сам весь сжимаюсь.
– Ей все равно… – не глядя на Клариссу, произношу я.
– Ты не прав…
Вскидываю руку.
– Довольно! Уходи, пожалуйста, уходи, Риса. Не добавляй мне терзаний…
Против воли, но она уходит, оставив меня наедине с пустотой. Оседаю на кровать, схватившись руками за голову.
«Моя смерть не сломит Китнисс… Она лишь обретет свободу, это все, что я могу ей дать», – раскачиваюсь, и вправду, как безумец.
– И себе… – вслух добавляю я.
***
Время летит стремительно, и когда входит миротворец, чтобы проводить меня к месту церемонии, я готов и собран. Мы идем не спеша, солдат даже специально медлит.
– Слушай барабаны, – говорит он, когда мы спускаемся по лестнице, – они будут сигналом.
Недоуменно смотрю на него.
– Сигналом к чему?
– Просто слушай, – отрезает миротворец и вновь натягивает на себя маску отстраненности.
Я сбит с толку, оглядываюсь вокруг, но ничего в убранстве дворца не поменялось – как и всю последнюю неделю пространство вокруг белеет сотней мундиров: Сноу собрал во дворце целую армию.
В сотый раз напоминаю себе, что это не должно усложнить мою задачу: единственный козырь – неожиданность, и тогда не важно, как много миротворцев выставит рядом со мной президент.
Мы останавливаемся около высоких дверей, ведущих на дворцовую террасу, и я слышу, как снаружи шумит толпа, пришедшая поглазеть на праздник. Втягиваю в себя воздух и мимолетным движением проверяю нож – все в порядке.
– Привет.
Тихий голос позади заставляет меня вздрогнуть от неожиданности. Китнисс. Она стоит за моей спиной, грустная, но невыразимо красивая. Белые розы, вплетенные в косу, оттеняют чернь волос, но только подчеркивают нежность платья, сотканного из паутинок кружева.
«Моя невеста, – напоминаю себе c придыханием. И тут же одергиваю: – Уже почти вдова.»
– Это плохая примета – увидеться до свадьбы, – неловко говорит Китнисс, зачем-то пряча взгляд.
У меня вырывается горькая усмешка: ей даже смотреть на меня неприятно, что уж до остального. Впрочем, я знал, что так и будет. Боялся этого, и вот… Совершенно не к месту вспоминаю, что та же Ребекка знала про меня гораздо больше, чем Китнисс, но не отказалась, не швырнула в бездну одиночества.
Хотя, все пустое. Ничего не изменить.
– У нас с тобой все не как у всех, – говорю я, и она, наконец, смотрит мне в глаза.
Облизываю губы, которые внезапно начинает колоть от желания поцеловать Китнисс. Если скоро моя жизнь кончится, другой возможности у меня не будет. И я делаю несколько шагов к ней, не спрашивая, притягиваю к себе и заламываю Китнисс руки, когда она пытается отстраниться. Пусть ее слова протеста режут, словно лезвия, и пусть ее губы не приоткрываются навстречу моим — я целую вопреки.
Вопреки прошлому и будущему.
Наперекор настоящему.
Завтра утром, скорее всего, я уже буду мертв.
Когда я отстраняюсь, Китнисс почему-то не отталкивает, все еще стоит так близко, что я ощущаю ее дыхание на своей коже. Глаза в глаза. И на короткое мгновение можно поверить, что у нас есть то самое «завтра».
– Я люблю тебя, – зачем-то признаюсь ей, это не честно – говорить такое, но слова сами слетают с языка.
Только вот она ничего не произносит в ответ, только смотрит долго и пристально.
– Пора, – одергивает нас подошедшая Кларисса, и я позволяю капитолийке отвести Китнисс в сторону, чтобы дать последние наставления.
Тук-тук, тук-тук – это колотится мое сердце, или стучит барабан? Почему я снова думаю про эти барабаны? Что имел в виду миротворец? Осматриваюсь, выискивая среди собравшихся именно того мужчину, но его и след простыл.
Наконец, все начинается. Под гимн Панема солдаты распахивают двери, и я, взяв Китнисс под руку, веду ее навстречу солнцу – оно яркое, даже слепящее, такое бывает ранней весной, едва природа отходит ото сна.
Стараюсь не смотреть на людей, сотнями пришедших на площадь, не разглядываю высоких гостей, рассевшихся на трибуне, специально возведенной справа, – мне страшно заметить там Вернона или Мела, или любую из моих клиенток. Я жалок, но стараюсь сохранить последние крупицы чистоты сегодняшнего дня.
Сноу ждет нас возле лестницы, ведущей в низ – в толпу, и мы подходим, склоняем головы перед президентом, отчего зрители взрывается овациями, такими громкими, что режет слух.
– Мистер Мелларк, мисс Эвердин, – произносит Сноу, пряча улыбку в седой бороде. – Я рад быть гостем на вашем празднике, – скромничает он, – сегодня ваш день!
Я стараюсь не пялиться, но мой взгляд, то и дело, возвращается к его шее, той самой, которую я собираюсь перерезать, как только подвернется возможность. Сегодня, почти сейчас. Я провел много времени, стараясь решить, как все обставить лучшим образом, и, самое главное, не навредить Китнисс: если все случится при большом количестве свидетелей – никто не посмеет обвинить ее, а если она к тому времени уже будет моей женой – остается надеяться, что это избавит ее от угроз в будущем.
Я бы не посмел умереть, оставив ее одну, совершенно без защиты.
Церемония проходит, как в тумане: безгласые, торжественно наряженные, приносят нам кольца, и я одеваю свое на палец Китнисс, чувствуя какие мертвецки холодные у нее руки, не смотря на теплый весенний день. Она вымученно улыбается и в свою очередь пытается окольцевать меня, но крохотный золотой обруч выскальзывает и со звоном падает на пол, к моим ногам.